- ФОНД РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
- МЕЖДИСЦИПЛИ- НАРНЫЙ ЦЕНТР ФИЛОСОФИИ ПРАВА
- КОНКУРСЫ
- НАШИ АВТОРЫ
- ПУБЛИКАЦИИ МПФК и МЦФП
- БИБЛИОТЕКА
- ЖУРНАЛ «СОКРАТ»
- ВИДЕО
- АРХИВ НОВОСТЕЙ
Степин В.С.,
президент Российского философского общества,
руководитель Секции философии, социологии, психологии и права
Отделения общественных наук РАН, член Управляющего совета
Московско-Петербургского философского клуба (МПФК), академик РАН
Ценность права и проблемы формирования
правового общества в России
Мое выступление будет посвящено проблемам права и правового сознания в современной России в аспекте тех перемен, которые наблюдаются сейчас в современной цивилизации.
Сегодня уже стало общей формулой, что одной из главных задач реформируемой России является формирование правового сознания. Вместе с тем все мы видим, как трудно идет продвижение к правовому обществу. Возникает вопрос: почему это происходит?
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Для того чтобы изменилось состояние правового сознания, нужно, чтобы изменились базисные ценности культуры, чтобы они были приведены в соответствие с провозглашаемым общественным идеалом правового общества. Базисные ценности культуры – это жизненные смыслы, в соответствии с которыми осуществляется деятельность и поведение людей. Эти смыслы представлены пониманием свободы, права, справедливости, пониманием природы, человеческой деятельности, добра и зла, истины, красоты и т. п. Все эти категориальные смыслы не просто абстрактные идеи. Они программируют человека, его действия и поступки, определяют оценку тех или иных событий социальной жизни, определяют, какие фрагменты и состояния социального опыта включаются в поток культурной трансляции, а какие выпадают из этого потока.
Если общество рассматривать как целостную, исторически развивающуюся систему, то в таких системах обязательно есть информационные структуры, которые управляют системой, определяя ее самовоспроизводство и изменение. В живой природе эти структуры представлены генетическими кодами организмов, в обществе – кодами культуры. С этих позиций базисные ценности культуры предстают как своего рода геном социальной жизни. И если мы хотим выяснить, почему воспроизводится неправовое сознание, давайте посмотрим, каковы реальные ценности, которые программируют людей в реальной повседневности, и соответствуют ли эти ценности идеалу правового государства.
Современное состояние правового сознания людей имеет свои исторические корни. К. Юнг называл такого рода корни «архетипами сознания». Они не рефлектируются, то есть, как правило, не осмысливаются в повседневной жизни: люди просто воспринимают их как само собой разумеющееся. Осмысление и критический анализ архетипов сознания – дело философов.
Когда мы ставим проблему рефлексии над базисными ценностями культуры, то мы входим в сферу философского анализа. И если мы хотим осознать, что такое идея права и как в историческом развитии культуры изменяется концепт права, его смысл как ценности, то мы входим в область философии права.
Российская действительность длительное время определялась тем, что Россия была деспотичной страной. Огромное пространство России держалось на вертикали власти, где царь воспринимался как помазанник Божий. Он изготавливал законы для подданных, но сам этим законам не подчинялся. На него, как на помазанника Божьего, не распространялись те законы, которые для его подданных были обязательны. Но и подданные, как мы знаем, в своей жизни очень часто этими законами не руководствовались.
Идеи всеобщего права активно стали проникать в Россию после того, как она осуществила целый ряд модернизационных реформ. Эти идеи были связаны с прививками западной культуры. Россия долгое время была традиционалистским обществом. Реформы были условием и началом ее перехода на новый тип цивилизационного развития. Этот тип возник сначала в Европе. Он формировался в эпохи Ренессанса, Реформации и Просвещения. Тогда были заложены базисные ценности новой культуры и новой цивилизации. Ее часто обозначают как общество «проекта Модерн». Я это общество называю техногенным, поскольку именно оно раскрутило маховик технологического прогресса и сделало самоценностью технологические новации.
В традиционалистских обществах этого не было. Там традиции выше новации. Новация там никогда не считалась самоценностью, а допускалась только в рамках традиции как подчиненная традиции.
Переход России в русло техногенного развития был связан с эпохами модернизаций. Наиболее значимыми из них были эпохи реформ Петра I, реформ Александра II и затем большевистская модернизация, обеспечившая ускоренную индустриализацию страны. В результате Россия превратилась в особый тип техногенной цивилизации. Эти особенности были связаны с тем, что пласты традиционалистской культуры здесь долго сохранялись, взаимодействуя с ценностями западного варианта техногенной культуры. Впрочем, такой тип культуры, сочетающий модернизацию и традиции, возникал во многих традиционалистских обществах, переживших эпохи модернизации. Их специфика определялась взаимной адаптацией различных компонентов культуры, с одной стороны, представленных трансплантациями элементов западной техногенной культуры, а с другой, традиционалистской почвой, в которую осуществлялись такие трансплантации. Так было не только в российской истории, но и в истории Японии, Индии, Китая и других стран, осуществивших модернизационные перемены.
У каждой из них была своя историческая традиция. Если речь идет о правовой культуре, то особенности российской истории отпечатались в особом понимании права, свободы, справедливости как базисных мировоззренческих категорий, выражающих жизненные смыслы и ценности.
В России справедливость была всегда выше права. Практика обыденной жизни была такова, что люди жили не столько по законам, которые для всех общие, сколько по обычаям, которые были особые в разных регионах. Это было связано с историей России. Многие народы входили в состав Российской Империи добровольно, но условием такого вхождения было следующее: мы не будем жить по вашим законам, а будем жить по своим обычаям. И государыня или государь писали: пусть идут под нашу корону и живут по своим обычаям. Но и тогда, когда Россия завоевывала новые страны, включая их в состав империи, местные элиты, обычаи и ценности этнических культур сохранялись. Так возникало государственное образование, где ни одна культура не исчезала, где не было унификации культур в том смысле, как это происходило в Европе в эпоху становления национальных государств, когда исчезали многие этносы и этнические культуры. В России же этнические анклавы, входившие в состав империи, сохранялись, но, как плата за такое сохранение, возникало противоречивое соединение культурных образцов и обычаев, определяющих различное отношение к законам и правовым нормам. Отсюда и проистекали сложности установления единой правовой регуляции и движения к правовому обществу.
Сильная центральная власть обеспечивала интеграцию различных народов, входивших в состав российского государства, контролируя региональные властные элиты. Но как только вертикаль власти ослабевала, обострялся сепаратизм, местные элиты выдвигали идею самостоятельных государств. Россия вступала в полосу «смутных времен».
Вертикаль власти для России всегда имела особый смысл. Она выступала условием сохранения российского государства. Так было и в досоветскую эпоху, и в советскую эпоху. Мы убедились в ценности вертикали власти в 90-е годы, когда после распада СССР на грани распада оказалась Российская Федерация. Возникали маленькие осколки Советского Союза в регионах. При отсутствии контроля сверху появились региональные князьки и царьки. Демократия провозглашалась на словах, а на деле пытались сформировать подконтрольную только региональной власти милицию, свою прокуратуру и суды. «Все схвачено и за все уплачено». При возрастающей роли так называемого «административного ресурса» выборы практически гарантировали воспроизводство местной власти во главе с одними и теми же лицами. Вынужденная мера изменения порядка выборов губернаторов в этих условиях была не отступлением от демократии, а созданием ее предпосылок, поскольку распадные процессы, разрушающие государство, представляли прямую угрозу демократизации страны. При ослаблении центра бесправие на местах, как правило, возрастало, что приводило к множеству несправедливых действий власти.
Идея справедливости в российском менталитете имела множество смысловых оттенков. И одним из них был идеал справедливого государя, который должен защищать народ от произвола и лихоимства чиновников на местах. Жалобы непосредственно первому лицу государства с надеждой на восстановление справедливости были характерны для разных этапов российской истории. Они представлены спектром форм – от челобитных царю до жалоб к Генеральному секретарю ЦК КПСС, а в наше время – писем и обращений к Президенту новой России.
В правовом обществе постоянные апелляции к высшей власти по поводу несправедливости действий местных властей, нарушающих закон, – нонсенс. В российской же истории это почти обычные ситуации общественной жизни.
Неправовое общество было характерно в России и до революции 1917 года, и после революции в советский период. Все, кто жил в это время, знали, что существует так называемое «позвоночное» право, когда партийные органы определяли решения судов, когда нарушались конституционные права граждан. Я напомню, что в свое время диссидентское движение начиналось с требования, чтобы Конституция выполнялась властями. Но само это требование квалифицировалось властью как антисоветская деятельность.
Отсутствие единого правового пространства, сохранение корпоративных привилегий при применении законов формировали настороженное отношение к закону в повседневном сознании людей. Это отношение выразилось в пословицах: «с сильным не судись, с богатым не рядись», «закон – что дышло, куда повернешь, туда и вышло». И даже в поговорке «дуракам закон не писан», казалось бы, фиксирующей ценность закона, содержался и скрытый альтернативный смысл. В народных сказках простой человек, «Иванушка-дурачок», в конечном итоге всегда оказывался умнее царя, который издавал законы для его, Иванушки, жизни.
Справедливость в российском сознании не отождествлялась с правом. Она выступала своеобразной компенсацией за отсутствие единого правового пространства. Народное сознание разделяло законы на справедливые и несправедливые, и те, которые полагались несправедливыми, не должны были выполняться.
Амбивалентное отношение к закону сохраняется в массовом сознании и в наше время. И это обстоятельство должно учитываться нашими законодателями. Законы не должны выражать корпоративные интересы, не согласующиеся с интересами общества, и не должны противоречить идеалу справедливости.
Взаимная корреляция идей справедливости и права дополняется их соотношением с идеей свободы. Ценность права в современных обществах связана с идеалами свободы.
Индивидуальная свобода предполагает границы, где свобода одного не нарушает свободы других. Иначе свобода предстает как своеволие. Право ограничивает своеволие и представляет собой условие и предпосылку свободы личности.
Вопрос здесь состоит в том, являлась ли в системе стереотипов российского сознания приоритетной идея свободы личности и как эта идея понималась.
Архетипы свободы в традиционалистских культурах были связаны с особым пониманием ценности личности. Быть личностью в традиционных обществах значило быть частью некоторой корпоративной общности (клана, сословия, касты), к которой личность часто принадлежала от рождения. Поэтому и понимание свободы в традиционалистских культурах акцентировало ее коллективистский смысл. Индивидуальная свобода понималась как подчиненная коллективистской свободе.
Приоритет индивидуальных свобод укоренился в новоевропейской культуре «проекта Модерн». Он сформировался в процессе становления техногенного типа цивилизационного развития. Именно здесь складывается идеал свободной и суверенной личности, которая может включаться в различные социальные общности, не будучи жестко привязанной ни к одной из них. Соответственно утверждается приоритет индивидуальных свобод, который увязывается с идеей права и оформляется в концепции естественных прав человека. Обоснованная в философии Нового времени, эта концепция становится теоретическим основанием правовых практик демократических государств.
Один из отцов американской Конституции Т. Джефферсон, подчеркивая важность идеи естественных прав человека как основания Конституции США, писал, что «массы человеческие не рождаются с седлом на спине, как не рождаются немногие избранные в сапогах со шпорами, чтобы законно ездить на них верхом милостию Божией» (цит. по: Фукуяма Ф., Наше постчеловеческое будущее. М., 2004. С. 22.).
Российские модернизации изменяли традиционалистскую почву, но при этом сохранялся ряд базовых особенностей традиционалистского общества.
Основой жизни большинства российского населения в досоветский период была община, где обычаи были главными регуляторами поведения и деятельности людей.
В общинной жизни переплетались различные проявления духа коллективизма, которые Н. Бердяев обозначал терминами «коммунальность» и «соборность». Бердяев подчеркивал, что соборность отлична от коммунальности, т.е. такого состояния коллективной жизнедеятельности, которое определено внешним принуждением. Соборность же предполагает объединение людей из внутренних побуждений, общей целью и общим делом.
Но в реальной системе жизненных ориентаций эти различные и даже противоположные смыслы часто переплетались. Их соединение можно обнаружить как в менталитетах традиционной крестьянской общины, так и в советское время.
Может показаться, что разрушение русской общинной жизни, произошедшее в советскую эпоху ускоренной индустриализации и урбанизации, должно было разрушить идеалы соборности, атомизируя индивидов и подчиняя их только внешнему тоталитарному контролю.
Однако соборные черты общинной жизни сохранялись в российском сознании. Они были воссозданы в жизни производственных коллективов советской эпохи. Эти коллективы были не только профессиональными объединениями людей, но и особыми формами общения и повседневной человеческой коммуникации: праздники, дни рождения люди отмечали не только в семье, но и в производственном коллективе, были традиции и совместного отдыха (воскресные выезды за город на природу), была взаимопомощь (добровольные сборы средств для нуждающихся, помощь при переезде на новую квартиру, помощь при похоронах и т.д.) – короче, реальная внепроизводственная жизнь советских людей не замыкалась в семейных рамках, а во многом сплавлялась с производственной работой.
В условиях тоталитарного контроля и коммунальности те элементы соборности, которые сохранялись в жизни трудовых коллективов, были своеобразной самозащитой личности и специфической формой проявления ее свободы.
Попутно отмечу, что в сегодняшних условиях переходной экономики люди переносят трудности жизни, и в том числе скрытую безработицу (невыплата зарплаты многими месяцами), без явно выраженных форм бунтарского протеста во многом потому, что остаются в коллективах, которые смягчают ситуации индивидуального стресса, оставляя надежду на совместное преодоление трудностей.
Особое понимание свободы, свойственное русскому духу, ориентировано не столько на индивидуальную свободу, сколько на коллективные формы ее реализации. Индивидуальная свобода воспринимается как воля, а свобода, соединяемая с ответственностью, как свобода для всех.
Ф. Достоевский и Вл. Соловьев не раз подчеркивали эту особую черту русской идеи – стремление «стать братом всех людей, всечеловеком» (Достоевский), «достичь в согласии с другими народами совершенного и вселенского единства» (Вл. Соловьев). Этот идеал свободы провозглашал сострадание всем угнетенным. Он содержал в себе ценности толерантности, открытости, единения, что обретает особый смысл в современных условиях глобализации и интенсивного диалога культур.
Идеал прав человека не был явно выражен в российском понимании свободы. Однако это понимание не имело внутри себя каких-либо ограничений для его принятия. И в этом отношении то понимание свободы, которое складывалось в нашей культурной традиции, содержало потенциал своего развития и обогащения новыми смыслами.
Приоритет ценности индивидуальной свободы в новоевропейской культуре был важнейшим компонентом духа капитализма. Дальнейшее развитие было сопряжено с дополнением этой системы приоритетов идеями прав народов и их свободного единения.
В развитии российского понимания свободы был иной путь – от идеала свободы и братства всех людей и народов к включению в его содержание идеала прав человека. Этот путь только начат, и новые смыслы появились в нашем сознании сравнительно недавно, в результате сложных процессов кризиса прежней идеологии, ее критики и обращения к опыту западной демократии. Идея прав человека стала провозглашаться в качестве приоритета не только отдельными интеллектуалами, но и средствами массовой информации, и властными структурами.
Все это создавало предпосылки для продвижения к правовому обществу. Но только предпосылки. И автоматически, само собой правовое общество не возникнет. Его нужно строить. Декларации и намерения – это только первый шаг.
В массовом сознании идея прав человека пока не укоренена, а правовой нигилизм еще достаточно распространен в разных слоях современного российского общества. Его не искоренить только за счет совершенствования законодательства. Такое совершенствование необходимо, но еще недостаточно для продвижения к правовому обществу.
Между идеалами права, соответствующими им законодательными нормативами и их воплощением в реальной социальной жизни людей есть особый посредник – образцы правового поведения и деятельности.
В повседневной жизни люди ориентируются, прежде всего, на образцы, которым они неосознанно подражают или не подражают и которые их программируют. Идеи и нормы внедряются в жизнь посредством образцов, фиксирующих эти нормы. К сожалению, в нашей жизни имеется множество случаев, когда нарушение законов обеспечивает успех в достижении целей. А это – образцы неправового поведения. И если они превалируют, никакого продвижения к правовому обществу не будет. Его не будет, пока люди на практике не убедятся, что выгоднее жить, соблюдая законы, чем их нарушая.
В пропаганде и поддержке образцов правового поведения сегодня особую роль играют средства массовой информации. И здесь должна быть продуманная стратегия. К сожалению, ее пока нет. Достаточно включить телевизор, как сразу на вас посыплется масса фактов о явно несправедливых судах, несправедливом обращении с человеком, о ситуациях, когда человек, явно нарушивший закон, уходит от ответственности. Информация такого рода – необходимый аспект гласности, но мера здесь явно не соблюдается. Почти отсутствует информация о том, как отреагировала власть на сообщения СМИ о нарушении закона, и фактически отсутствует поддержка образцов правового поведения. Обилие негативных «сенсаций» притупляет эмоциональную реакцию протеста. Люди привыкают к ним как к норме, и в результате только укрепляется расхожее мнение, что соблюдение законов не является в нашем обществе условием благополучной жизни.
Без поддержки права, правовых норм, создания системы их гарантий мы не решим задачи преодоления правового нигилизма, какие бы хорошие законы ни принимались.
Двадцать лет нового российского капитализма, конечно же, внесли коррективы в систему социальных ценностей. Возникло новое поколение, для которого идеалы коллективизма уже не играют той роли, которую они играли для старшего поколения. Производственный коллектив уже не воспринимается ими как второй дом. Современные социологические исследования показывают, что многие молодые люди относятся к работе в основном как к месту, где нужно зарабатывать на жизнь и делать карьеру. Индивидуальная свобода для них более престижна, чем коллективная. Но отсюда не вытекает, что автоматически утверждается ценность прав человека. Идея индивидуальной свободы в условиях обилия неправовых действий и безответственного поведения вполне может сочетаться с идеями правового нигилизма. На эту тему необходимы специальные исследования, включая социологические мониторинги.
Правовое сознание и правовое поведение стихийно не возникнут. Здесь нужна продуманная и целенаправленная системная политика. Она предполагает учет не только внутренних факторов современной российской модернизации, но и анализ их соразмерности изменениям глобализирующегося мира. Здесь мы подходим к особому аспекту проблемы формирования правового общества в России.
Мы живем в эпоху перелома в стратегиях цивилизационного развития. Меняется тип цивилизации. Как это сказывается на правовых отношениях и понимании прав человека? Здесь возникают новые проблемы. Глобализация порождает особые формы наднациональных объединений государств. Среди них уже есть объединения с достаточно высоким уровнем интеграции. Это – Европейский Союз. Меньший уровень интеграции у СНГ, возникшего после распада СССР. Но и здесь намечаются процессы, аналогичные тем, по которым шло объединение европейских стран. Декларированы планы объединений стран Южной Америки. В качестве первого шага намечено движение к единому экономическому пространству и в будущем единой валюте. Подобные проекты будущего озвучены в отношении возможного экономического союза Китая, Японии и стран Юго-Восточной Азии.
Очевидно, что осуществление подобных планов потребует решения многих проблем. Шаги к интеграции стран с различными правовыми культурами предполагают создание наднациональных органов управления и делегирование им части суверенитета государств, входящих в объединение.
В этой связи возникают вопросы о приоритетах и балансе прав человека и прав народов. Особая острота этой проблематики обозначилась в наше время, в ситуациях геополитических игр Запада, когда под предлогом защиты прав человека нарушалось международное право, развязывались войны, сопровождающиеся гуманитарными катастрофами (Сербия, Ирак).
Опыт манипуляций с правами человека свидетельствует в пользу простой истины: насильственное принуждение, попирающее права народов, не только не утверждает идеал прав человека, но в целом дезавуирует и саму идею правового общества.
Проблема соотношения прав народов и прав человека возникла не сегодня. Она имеет свои исторические корни. Становление национальных государств в рамках техногенного типа цивилизационного развития потребовало осмыслить проблему прав этносов (национальностей), входящих в состав единого государства, в отношении к правам человека. В частности, эту проблему подробно обсуждал швейцарский правовед второй половины ХIХ века И. Блюнчли. Он отстаивал идею, что этносы, объединяющиеся в политическую нацию, становятся ее органической частью благодаря правовой общности. Блюнчли различал этно-нацию и политическую нацию (народ). Политическая нация становится таковой благодаря правам личности: «Das Volk ist die Rechtsperson» – «Народ есть правовая личность».
Характерно, что эти идеи были воспроизведены китайским правоведом Лян Цичао в начале ХХ в., когда остро стоял вопрос о формировании в Китае целостной политической нации. На современном этапе глобализации эти идеи вновь обретают в Китае второе дыхание. Они обсуждаются под углом зрения программы модернизации и гармонизации общества.
Но и для России это также первоочередная задача – осуществить технологическую модернизацию и обеспечить социальную сплоченность на путях формирования правового государства и уважения прав личности. Однако, решая эти задачи, важно не упускать из виду те радикальные социальные изменения, которые возникают на современном этапе техногенного развития.
Здесь я обозначу две ситуации, касающиеся проблематики прав человека. Первая относится к современным технологиям программирования сознания. Они инициируют разнообразные практики информационного насилия, которые камуфлируются и внешне выглядят как добровольный выбор личности в демократическом обществе. В результате требуется переосмысление идеи прав человека. Как показано в работах Э.Ю. Соловьева, развитие этой идеи в декларациях прав человека учитывало негативный опыт своеволия монархии, религиозных войн и тоталитаризма ХХ века. Но сегодня возникает новая проблема – защита личности от информационного насилия.
Вторая ситуация, требующая совершенно новых подходов к правам человека, связана со все более широким использованием современных биотехнологий и возможностями манипулирования биологической основой человеческой жизнедеятельности.
Перспективы продления жизни до 120-150 лет, формирование заранее заданных биологических свойств человека, применение нейрофармакологических препаратов нового поколения, усиливающих память и другие когнитивные способности, ставят перед обществом новые этические и правовые проблемы. Как отмечал Ф. Фукуяма, биологическая революция, в конечном счете, поставила на карту «нечто, имеющее отношение к природе человека, специфические для вида свойства, общие для всех людей как таковых» (Фукуяма Ф., Наше постчеловеческое будущее. М., 2004. стр. 147). Идея же прав человека в истоках своего возникновения формулировалась как идея естественных прав. Она неявно предполагала некоторый инвариант человеческой природы, общий у всех людей на планете. Но если применение биотехнологий создаст резкое различие между индивидами в их биологической основе – допустим, для богатых людей будут доступны дорогостоящие технологии продления жизни и формирования качественно новых когнитивных способностей, а для бедных недоступны, то реально будет создано нечто подобное кастам высших и низших рас. Как быть в этих условиях с идеей прав человека?
Таким образом, проблематика формирования правового общества в нашей стране предполагает системное осмысление трех типов факторов: 1) традиций, 2) современных изменений в жизни людей в эпоху второго российского капитализма, 3) тенденций развития мировой цивилизации, включая ожидаемые радикальные перемены в жизни человечества с внедрением NBIC (нано-био-информационно-когнитивных) технологий.
* * *
Из книги
«Философия права
в начале XXI столетия
через призму конституционализма
и конституционной экономики»
Издание МПФО. M., 2010.