- ФОНД РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
- МЕЖДИСЦИПЛИ- НАРНЫЙ ЦЕНТР ФИЛОСОФИИ ПРАВА
- КОНКУРСЫ
- New!НАШИ АВТОРЫ
- ПУБЛИКАЦИИ МПФК и МЦФП
- БИБЛИОТЕКА
- ЖУРНАЛ «СОКРАТ»
- ВИДЕО
- АРХИВ НОВОСТЕЙ
ГОСУДАРСТВО КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА
Совместное заседание Московско-Петербургского философского клуба
и Флорентийского общества в Институте философии РАН 14 апреля 2010 года
«Радость, пламя неземное,
Райский дух, слетевший к нам,
Опьяненные тобою,
Мы вошли в твой светлый храм.
Ты сближаешь без усилья
Всех разрозненных враждой,
Там, где ты раскинешь крылья,
Люди – братья меж собой».
«Обнимитесь, миллионы!
Слейтесь в радости одной!
Там над звездною страной –
Бог, в любовь пресуществленный».
Читая эти вдохновенные слова, невольно задаешься вопросом: а зазвучит ли когда-нибудь на просторах нашего Содружества братских народов подобная объединительная Ода в знак того, что интеграция, о необходимости которой так долго говорили просвещенные умы нашего отечества и дружественных к нему стран, наконец-то состоялась? Сегодня подобного рода желания можно назвать мечтой, а можно – Проектом (с большой буквы), который просто ждет тех, кому по плечу его дерзновенная реализация.
Список участников дискуссии на заседании МПФК
по теме: «Государство как произведение искусства»
- Гусейнов Абдусалам Абдулкеримович, директор Института философии РАН, член Управляющего совета Московско-Петербургского философского клуба (МПФК), профессор, академик РАН, доктор философских наук.
- Баренбойм Петр Давидович, адвокат, заведующий лаборатории конституционной экономики Института экономики переходного периода, Президент Флорентийского Общества, кандидат юридических наук.
- Бернацкий Георгий Генрихович, заведующий кафедрой теории и истории государства и права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов, профессор, доктор юридических наук, кандидат философских наук.
- Голованова Ирина Павловна, старший юрист компании «Сквайр Сандерс энд Демпси ЛЛС», кандидат философских наук.
- Захаров Александр Владимирович, председатель Попечительского Совета Московско-Петербургского философского клуба (МПФК), старший вице-президент Сбербанка России, кандидат экономических наук.
- Иванов Лев Олегович, заместитель заведующего лабораторией конституционной экономики Института экономики переходного периода, кандидат юридических наук.
- Кашкин Сергей Юрьевич, заведующий кафедрой права Европейского союза Московской государственной юридической академии им. О.Е. Кутафина, профессор, доктор юридических наук.
- Лафитский Владимир Ильич, заместитель директора института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, кандидат юридических наук.
- Ливеровский Алексей Алексеевич, декан юридического факультета Санкт-Петербургского университета экономики и финансов, профессор, доктор юридических наук.
- Межуев Вадим Михайлович, главный научный сотрудник Института философии РАН, член Управляющего совета МПФК, профессор, доктор философских наук.
- Осипов Игорь Дмитриевич, профессор кафедры истории русской философии Санкт-Петербургского государственного университета, доктор философских наук.
- Филиппов Игорь Святославович, заместитель декана исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, профессор, член Управляющего совета МПФК, доктор исторических наук.
- Шевченко Владимир Николаевич, заведующий сектором философских проблем политики Института философии РАН, доктор философских наук, профессор.
- Яковенко Игорь Григорьевич, член правления Фонда «Институт Развития», член Ассоциации политических экспертов и консультантов (АСПЭК), член Философского общества РАН, член Научного совета по комплексной проблеме История мировой культуры РАН, профессор, кандидат культурологических наук, доктор философских наук.
Материалы круглого стола
«Государство как произведение искусства»
«В государствах того времени впервые проявляется дух современного европейского государства, поглощенного собственными интересами, демонстрирующего свой ужасный и ничем не ограниченный эгоизм, ставящего себя выше права и подавляющего в зародыше любое здоровое начинание; но там, где эта тенденция преодолевается или как-либо уравновешивается, на исторической сцене появляется нечто новое: государство как рассчитанное и продуманное творение, государство как произведение искусства».
Я. Буркхардт
«Культура Возрождения в Италии.
Опыт исследования»
А.А. Гусейнов:
Государство как произведение искусства – тема неожиданная, необычная, в этом сила и слабость этой темы. У нас сейчас сложилась такая ситуация, когда ни в нашей политологии, ни в нашей философии, ни в нашей юридической науке, насколько я понимаю, нет какого-то устоявшегося представления о том, что такое государство. В рамках нашей политологии и политической мысли тема государства сведена на какой-то маргинальный уровень. А ведь традиционно государство было концентрированным, высшим воплощением политики.
Если говорить о «государстве как произведении искусства», что прежде всего должно иметься в виду? С одной стороны, эстетическое оформление государства, парадность, ритуальность, одним словом, все, что связано с дизайном пространства государства.
С другой стороны, то место, которое отведено культуре и искусству в государственных приоритетах. Этот аспект темы уходит своими корнями как раз в Ренессанс, во времена расцвета итальянских государств.
Но мне кажется, эту тему – государство как произведение искусства – можно понимать не только в том смысле, что государство, как и всякое иное явление, имеет свой эстетический аспект и оно может быть осмыслено с эстетической точки зрения. Государство, на мой взгляд, может быть понято и в прямом значении – государство как произведение искусства, как, скажем, роман Л. Толстого «Война и мир» или опера П. Чайковского «Евгений Онегин». Такой подход может пролить некий новый свет на понимание государства.
Эстетическое как срез реальности есть единство смысла и чувственной конкретности. В этом случае предметы берутся в своей самоценности, их рассмотрение соответствует их собственной мере. Если хотите – когда смысл вещи не отрывается от самой вещи, в отличие от других форм культуры. Наука отрывает смысл вещи от самой вещи, который задается в форме каких-то упорядоченностей, законов и так далее. Мораль отрывает смысл вещи от самой вещи тем, что задает некие обязательные правила поведения. Даже религия отрывает вещь от самой себя тем, что помещает ее в какую-то другую реальность, где эта вещь уже не является причиной самой себя. Искусство тем и отличается, что оно рассматривает вещь не в какой-то пассивной, страдательной перспективе. Здесь предметы утверждаются в их уникальности, индивидуальности и самодостаточности.
На самом деле государство – это всегда определенная общность людей. И вне ее государство не существует. Что это за общность? Об этом наиболее ясно высказался Аристотель. Исходным пунктом его рассуждения, поскольку у него политика вырастает из этики, является человек, который стремится к некоему совершенству. Он стремится к добродетельно-счастливому существованию.
Рассуждая далее, Аристотель приходит к выводу, что для добродетельной счастливой жизни нужен досуг, нужно свободное время, чтобы человек был свободен от тягот жизни, от всего того, что задается и предписывается ему природной и социальной необходимостью – забота о пропитании, семье, собственной безопасности и т.д. Одним словом, он должен иметь досуг.
Досуг – это пространство эвдемонии, или пространство человеческого счастья, говорит Аристотель. В нем человек может реализовать свое стремление быть совершенным, наполнить свою жизнь тем смыслом, который он, как разумное существо, находит наилучшим. Это пространство находится по ту сторону экономики, по ту сторону семьи, по ту сторону всех необходимостей.
Аристотель задается вопросом: хорошо, попал человек в это пространство, и что он там находит? Ничего, кроме таких же индивидов, как он, озабоченных тем же, что и он, – желанием или стремлением к лучшему, к совершенному, к бессмертию. И между ними устанавливается общение, в ходе которого и возникает то, что Аристотель называет политическим общением. Возникает полис, возникает государство. Вот где исток и тайна государства. Это – свободное общение индивидов, или общение индивидов, поскольку они свободны, общение индивидов в той мере, поскольку они стремятся к высшему благу. Это общение, в ходе которого индивидуальное стремление каждого из них к высшему благу становится общим благом всех. Общее благо всех оказывается тем солнцем, вокруг которого все объединены, но в отличие от солнца, которое видят все, это – мысленно заданное и невидимое солнце их совместного существования.
Итак, согласно Аристотелю, политика – это публичное пространство, внутри которого люди ведут разговоры и совершают поступки, которые имеют определенную нацеленность – на высшее благо. Потом появляется справедливость как принципиально новый способ организации отношений между людьми в рамках этого пространства, в отличие от того, как эти отношения задаются, скажем, социальной необходимостью, где обязательно должна быть иерархия, насилие и так далее. Здесь принципиально другая ситуация, связанная с тем, что мы обобщаем в понятии справедливости ее назначение быть цементирующим основанием этого публичного пространства.
Почему же государство есть произведение искусства? Да просто потому, что из такого подхода вытекает, что государство – это то, что создают граждане в процессе своего общения, когда они общаются ради прекрасной цели и в формах прекрасной деятельности. Это означает, что нет каких-то изначально данных канонов, что государство не является экземпляром какой-то серии, частным случаем каких-то законов. Оно есть изначальная, прекрасная в себе реальность в том виде, в каком люди ее создают. И при таком понимании государство, конечно, есть произведение искусства. Граждане в их совместной деятельности творят и создают то же, что отдельный художник создает своим индивидуальным творчеством, когда пишет роман, рисует картину и так далее.
Излишне говорить, что такое понимание государства, конечно, имеет огромные следствия, в том числе достаточно важные и актуальные и для нашего Российского государства, для его демократического строительства.
Но здесь возникает вопрос, является ли наше государство, как оно представлено, союзом граждан и где эти граждане.
П.Д. Баренбойм:
«Государство как произведение искусства» как тема и концепция вытекает из вопроса соотношения государства и культуры. Политологи, философы и тем более юристы, как мне кажется, привыкли несколько снисходительно относиться к идеям представителей художественной литературы и искусства, например, о природе того же государства. Поэт Евгений Евтушенко написал: «Плохой вкус – это рычаг политики. Плохой вкус – это наша национальная проблема. Когда политика, ведущая себя , как путана, напяливает подвенечное платье, плохой вкус не делает ее девушкой. Употребление блатного лексикона, чтобы «стать ближе к народу», – это плохой вкус. Считать войну до победного конца единственным выходом, даже если война бесконечна, – это плохой вкус. Да и сам наш парламент – это выставка вопиюще плохого вкуса некоторых избирателей. Считать, что спасение России лишь в устаревших системах, скомпрометированных историей – в монархии, в капитализме, в тоталитарной версии социализма, не предлагая ничего нового, – это плохой вкус». Строки из книги «Памятники не эмигрируют» (2005 г.) заслуживают цитирования, хотя их автор, на мой взгляд, не может считаться мыслителем уровня Бродского, провозгласившего в своей Нобелевской лекции необходимость развития эстетической концепции государственности в качестве противовеса современному государству. Мандельштам в трех стихотворениях 1933 года («Мы живем, под собою не чуя страны...», «Квартира тиха, как бумага...» и, конечно, «Власть отвратительна, как руки брадобрея...») лучше выразил суть сталинской государственности, чем тысячи (в основном последующих) томов философских, исторических и юридических исследований. Именно о нем (сознательно) и о Бродском (невольно) очень удачно сказал Евтушенко:
«...Немыслим профессионал-пророк.
Бессмертны лишь герои-дилетанты,
Неловкие с эпохой дуэлянты,
Не знающие, как нажать курок».
Можем вспомнить умевшего нажимать на курок охотника и бойца Эдуарда Багрицкого, который посмел при жизни писать и печатать, что «зеленое сукно на столе вождя как болото всасывает в себя карандаши и пресс-папье», чтобы в другом стихотворении уже продолжить образ: «Стол раскидывался как страна, в крови и чернилах квадрат сукна, ржавчина перьев, бумаги клок – все друга и недруга стерегло... Их нежные кости сосала грязь. Над ним захлопывались рвы. И подпись на приговоре вилась струей из простреленной головы». Правда, он умер на три года раньше 1937 года, который пережить у него шансов не было, но ведь печатал в цензурных условиях, и его, в отличие от литературных критиков XXI века, понимали некоторые его современники. У культуры есть, и как мы видим, в любых условиях прорывается врожденная функция одергивания зарвавшегося государства, но также и придания смысла и содержания его существованию, если мы, конечно, заговорим о конституционном правовом государстве.
Недавно скончавшийся великий сербский писатель Милорад Павич писал, что государство может иметь родословную, а может быть и выскочкой, может быть дешевой проституткой или дорогой женщиной, может быть хорошо или плохо одето, может предать свой род. Далее он пишет: «Государство приходит в упадок, если в нем хорошо живут те, кто его разрушает, и плохо живут те, кто его укрепляет... Должен признаться, что мне было довольно неуютно в государстве, созданном нашими отцами, боровшимися за светлое будущее, я никогда не чувствовал себя в нем хорошо. Потому что государство отцы кроили не по моим, а по своим меркам, они создавали его не для потомков, не для детей, не для нас, а только для себя». Павича еще в XX столетии критики заслуженно назвали «первым писателем XXI века». И он, по сути, выразил то, что должны чувствовать современные молодые люди в России по отношению к нашему более старшему поколению.
Боюсь, что не все мы, родившиеся до, скажем, 1970 года, осознаем, что государство под названием Россия (официально СССР) при нашем участии (а равнодушное участие недеянием еще более ответственно) благополучно (то есть почти без крови) исчезло с лица Земли, а в новом ранее никогда геополитически не существовавшем государстве, тоже под названием Россия, мы не более чем не очень понятные пришельцы из советского прошлого. Мы люди, потерявшие свое государство, а значит, и не обладающие каким-либо авторитетом перед лицом его нынешних граждан, тем более что мы продолжаем мыслить старыми категориями: кто в масштабе СССР, кто – Московской Руси. Подлинные же хозяева современной России – люди, родившиеся в ней, и пожалуй, те, кто не успел в СССР присягнуть Ленину и партии даже в качестве пионера, то есть родившиеся не раньше 1983 года. Они другого государства, кроме нынешнего, не знают и не очень интересуются историческими комплексами, реминисценциями и мемуарными всхлипами. Кроме того, они все больше отдаляются от нас на волне современной технологической революции. Между сегодняшними и постсоветскими россиянами не просто разрыв поколений, а разрыв стран и среды обитания. Если мы сейчас, когда Россия географически отброшена от Европы на тысячи километров, все еще продолжаем говорить об окнах и форточках в Европу, то наша молодежь не нуждается даже в двери, так как просто не видит никакой стены. Возможность съездить дешевым туром пока не лимитирована, а при желании, настойчивости и знании языка каждый из них может надеяться прорваться по грантам на учебу, а без грантов и на работу. Скоро любой референдум и выборы, опрос об отношении к любому закону и т.д. можно будет проводить в 12 часов московского времени одновременно по всей стране с использованием компьютеров и мобильных телефонов, с контролем, предотвращающим подтасовку результатов. Думаю, лет через несколько они просто разгонят всю политическую элиту, играющую с ними сейчас в комсомольские поддавки типа «наши – ваши», а заодно и научную элиту, если та не предложит идеи, соответствующие задачам XXI столетия. Тем более что они начали жить сознательной жизнью в стране, у которой почти с самого начала была современная демократическая передовая Конституция.
Я так прямо говорю об этом сейчас в здании Института философии Российской Академии наук потому, что организатор нашей дискуссии самый мудрый человек России и по должности и по существу, Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов так сильно поставил вопрос о современном звучании идей Якоба Буркхардта для современной России, что к этому уже нельзя не прислушаться. Думаю, публикация нашей дискуссии внесет положительный перелом в изучение философско-правовой проблемы формирования новой конституционной модели правового государства в России XXI века, которая поможет становлению страны и в конечном счете может стать образцом для многих других государств. Как раз это наше поколение и должно делать, поскольку наш последний исторический шанс (свой мы упустили во время перестройки) – дать молодым гражданам современной России для обдумывания те мысли, которые помогут им использовать свои преимущества хозяев совершенно нового государства, чтобы основать его на передовых идеях, которыми они еще и поделятся с человечеством, а также противодействовать попыткам загнать страну в старое прокрустово ложе «нового милитаристского Советского Союза». Не ответив на этот последний исторический вызов, мы без большого почета сойдем со сцены и почти мгновенно можем стереться в памяти молодого поколения.
Ровно 150 лет назад в 1860 году в Базеле швейцарским мыслителем Якобом Буркхардтом впервые была высказана в форме названия главы книги великая концепция-гипотеза: «Государство как произведения искусства», как концепция, стихийно рожденная самим итальянским Ренессансом.
Хотя Буркхардт считал, что философия истории не существует поскольку в ней отсутствует система («любая система неисторична») и говорил о Гегеле, что не понимает соответствующих идей последнего, он сам стремился выявить в деятельности государств периода Ренессанса «плодотворную политическую концепцию» как он сам «проговорился» в первой главе.
Сторонников идеи эстетической концепции государственности, а значит и сторонников Буркхардта и Рериха можно заподозрить в какой-то пристрастности, поэтому процитируем уважаемого английского профессора Берке из Кембриджского университета, написавшего в предисловии к новому и сейчас уже неоднократно переизданному изданию «Цивилизации Ренессанса в Италии» 1990 года, что первая глава «Государство как произведение искусства» является одной из центральных в книге и иллюстрирует «влияние культуры на политику». В посмертно опубликованных записях лекций периода 1868–1871 годов Буркхардт утверждает, что существуют три главные власти: государство, культура и религия, находящиеся в постоянном взаимодействии. В лекциях он говорил, что « существуют первичные политические и религиозные эпохи и завершающие эпохи, которые живут для великих целей культуры». Древние Египет, Мексика и Перу представляют примеры «культуры, определяемой государством», исламские страны показывают примеры «культуры, определяемой религией», а городские полисы Древней Греции демонстрировали «государство, определяемое культурой».
Поэтому мы можем сформулировать интерпретацию Буркхардта рассмотренной им в первой главе ренессансной концепции, используя его же слова, следующим образом: «Государство как произведение искусства – это государство, определяемое культурой».
Понятно, что Ренессанс для него был после полисов античной Греции еще одной из эпох, которая жила «для великих целей культуры». Эта глава концентрируется, по мнению уже упомянутого английского автора, на «подъеме новой самодостаточной концепции государства», которая иллюстрируется, в первую очередь, флорентийским и венецианским государствами периода Возрождения, новой концепции, названной Буркхардтом «Государство как произведение искусства» (Der Staat als Kunstwerk). Здесь следует обратить внимание, что в своих лекциях по философии истории Гегель за несколько десятилетий до выхода книги Букхардта говорил о политической системе античной Греции как о «политическом произведении искусства» (Das politische Kunstwerk), что может свидетельствовать о его влиянии на Буркхардта, по крайней мере, при формулировке названия концепции. Буркхардт на прогулках с Ницше называл Шопенгауэра «нашим философом». Поэтому объясним слова Буркхардта, что он не философ истории, его скромностью, а, кроме того, говоря о целях нашего исследования, мы скорее назвали бы его философом права.
Величайшим собственным, а не скопированным с западных образцов достижением российской правовой мысли, возможно, за всю ее историю, является концепция взаимосвязи государства и культуры, которую мы назвали «концепцией эстетической государственности» Николая Рериха. Она не только важна для построения в XXI веке в России правового государства, к чему обязывает Статья 1 Конституции РФ, но и требует осмысления ее корней и истоков, из которых важнейшими являются идеи швейцарского мыслителя XIX века Якоба Буркхардта, который умер в Базеле в 1897 году, когда Рерих закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (а заодно и Академию художеств).
Николай Рерих, которого все знают как художника, а многие знают и по другим каким-то увлечениям, в том числе по политической деятельности невероятного направления, оказывается еще и теоретиком государствоведения, теоретиком государства как произведения искусства. Он продолжил мысль Буркхардта о приоритете культуры в государстве и мысль Достоевского о том, что красота спасет мир, оформив эти мысли в конкретные юридические формы.
Пакт Рериха есть набор идей, каким должно быть государство и каким должен быть путь к тому, чтобы государство стало, в моем понимании, государством как произведением искусства. В первую очередь, по Рериху, это такое государство, в котором доминантой является культура. Эта утопическая мысль, очень абстрактная, легко может быть оспорена с таких же абстрактных позиций. Но Рерих с этой наивной формулой покорил половину земного шара, то есть почти половину независимых государств того времени. Он не только добился от них поддержки этой идеи, но и подвиг их к подписанию конкретного юридического документа – Пакта Рериха, значимость которого до сих пор еще не осознана, а сам он до сих пор не воплощен в жизнь. Завтра будет как раз 75-летие того дня, когда в кабинете Франклина Рузвельта, в Овальном офисе в Белом доме двадцать одно государство подписало Пакт Рериха.
В чем суть этого короткого документа? Рерих быстро убедился после Первой Мировой войны, что ничего сделать нельзя с ростом уровня насилия и агрессии, который существует в мире. Поэтому он добивался обуздания военной силы, запрета для военных разрушать произведения культуры и науки, в том числе и университеты, которые оказывались под защитой Пакта Рериха.
Если говорить о государстве, то главное зло, идущее от государства – это войны. Государство воюет, гонит своих граждан на убой, а потом никто и не может разобраться после прошедших мировых войн, кто за что воевал. Остаются миллионы убитых, разрушаются памятники культуры. Рерих выдвинул простую и – я еще раз говорю – наивную мысль: запретить уничтожать произведения искусства в ходе войн. Был принят документ о приоритете культуры над военной необходимостью. Советский Союз, надо сказать, приглашенный к участию в этом пакте, замалчивал его и не подписал. Сразу после войны появилась Гаагская конвенция ООН, где идеи Пакта Рериха и сам пакт упоминаются в тексте конвенции, но его главная мысль была перевернута: военная необходимость была поставлена первой, а затем уже шла речь о защите культурных объектов.
В соответствии с этой конвенцией, каждая страна должна представить список своих культурных объектов, которые, после егистрации их в ООН, подлежат защите в случае военных действий. И Советский Союз, и нынешняя Россия до настоящего времени не подали списка своих культурных объектов в соответствии с этой конвенцией для защиты от войны. И просто специально для наших гостей из Санкт-Петербурга: единственное, чем сейчас юридически защищен Санкт-Петербург, – это то, что он находится под охраной ЮНЕСКО, имеет особый статус, единственный в России.
Государство как произведение искусства – это государство, где поощряется творчество; это государство, которое верит в идеалы.
Что касается Пакта Рериха, у нас среди юристов почти никто не знает о существовании этого документа. Я не к вам, к философам обращаюсь, я говорю, что юристы об этом не знают! Поэтому, мне кажется, что государство как произведение искусства – это то государство, где ценятся идеи типа идей Рериха.
A. А. Гусейнов:
Можно так сказать, что государство – это пространство, где процветают свободные занятия. Правильно? Свободные занятия – искусство, культура, философия...
B. М. Межуев:
Я сторонник не сакрализации государства, не его эстетизации, а его рационализации. Потому что эстетизация государства – это есть своеобразный вид его сакрализации.
Теория государства, которая была разработана Аристотелем и в какой-то степени Платоном, – Платон просто больше преимущества отдавал не политикам, а философам – это была теория для избранных. Это была теория свободного пространства, но только предназначенного для граждан, для эллинов, и то не для всех, а для афинских эллинов. Эллины были свободнорожденными, а все остальные – варвары, и их судьба – быть рабами.
Только возникает вопрос: а кто их кормить будет? Кто будет заниматься производством? Кто будет заниматься созданием тех жизненных благ, без которых слишком много философией не позанимаешься? Здесь возникает другая проблема – государство должно определиться в отношении этих вопросов. Ну, хорошо, оно будет вольным сообществом философов, художников и кого-то там еще. Тогда непонятно, зачем нужна политика.
В новое время государство, конечно, обрело иные функции. Оно стало синонимом уже не избранных, не полиса, а общества.
Если общество – это прежде всего сфера приватности, тогда, спрашивается, – каким здесь должно быть государство? Государство выступает действительно как некоторая машина, но никак не эстетическая конструкция. Это во времена Возрождения можно было так говорить, потому что в Возрождение, конечно, было очень эстетизированное мировоззрение. В Новое время государство выступает как машина, которая принуждает частных собственников, людей, преследующих свой частный интерес, действовать так, чтобы они не перегрызли друг другу горло – вот его главное назначение.
Государство здесь выступает не функцией произведения искусства, оно выступает функцией правового государства. Правовое государство – это и есть рационализация государства, есть правовой рационализм. Что там эстетически можно объяснить – я понятия не имею!
Эпоха Возрождения – это время имперских театров, имперской архитектуры, имперской музыки, имперского зодчества. Вся высокая культура работала на покровителей, не только светских, но и религиозных. Все делалось по заказу либо двора, либо священных иерархов. Надо сказать, что вкусы у заказчиков, видимо, были достаточно высокими, потому что создавались шедевры, несмотря на то, что работали на государственный заказ.
Правовое, рациональное государство патронирует не художника, а потребителя. Единственно, оно обязано обеспечить следующее. Все то, что создал художник как свободный творец, должно дойти до потребителя. Это и обеспечивает государство демократическое, в отличие от недемократического государства, которое патронирует искусство. Я. Буркхардт мог как угодно описывать деяния государства, но он не жил в новое время. Он описывал не эпоху демократии правового государства, а жизнь отдельных княжеств и королевств итальянского периода Ренессанса.
Совершенно очевидно, что жить в XXI веке и идти по пути эстетизации и сакрализации государства, отбрасывая момент рационализации, – это путь в никуда. А что такое рационализация – я повторяю еще раз: введение государства в правовое пространство, вот чего мы никак в России не можем достигнуть.
И.Г. Яковенко:
Безусловно, в государстве присутствует эстетическая составляющая. Иными словами, государство в глазах его подданных, в глазах его граждан выступает как эстетический феномен. Видимо, это связано с природой сакрального. Государство сакрально – нравится это Вадиму или мне, или не нравится, но такова реальность. А сакральное понимается как антитеза безобразного. Но дело в том, что эстетическое субъективно, всякое суждение эстетическое есть суждение вкуса, а вкус – вещь субъективная. Скажем, я – человек европейских ценностей и ориентаций. Для меня формы репрезентации какого-то азиатского владыки лишены эстетического, они выражают запредельный характер власти, ее величие, несоразмерность этой власти мне, человеку. И в этом отношении они глубинно безвкусны. А для носителей других ценностей и другого мировосприятия эти формы, в которых являет себя государство – архитектурные, эстетические, ритуальные – прекрасны и органичны. Поэтому надо понимать, что об этих формах как о прекрасном говорить трудно. Можно говорить о государстве как об искусстве, выражающем дух общества. В этом отношении оно – искусство, но говорить о том, что государство объективно или универсально прекрасно, с моей точки зрения, сложно.
Я так полагаю, что сакрализация государства коренится в природе государства. Люди не могут относиться к государству только как к некоторому социальному или политическому институту. Это вещи довольно известные, и нет смысла об этом много говорить. Любое государство всегда будет себя эстетизировать. Оно всегда будет работать на ритуальные формы, на самопредставление, всегда будет самовыражаться некоторым образом, который предполагает особое отношение к государству. И в этом отношении оно неотделимо от искусства. Только, я повторяю, это очень частное искусство, по частному поводу, которое адекватно конкретной данному обществу, данной локальной цивилизации и данной эпохе.
В.Н. Шевченко:
Государство как организация совместной жизни людей на определенной территории есть очень часто результат неосознанного творчества по законам красоты и вместе с тем оказывается постоянно создаваемой и пересоздаваемой конкретной вещью, которую можно рассматривать и как произведение искусства. Как все это выглядит с точки зрения рассмотрения бытия государства в истории, во взаимодействии с другими государствами. Государство как деятельность и верховной власти, и низов озабочено, прежде, всего не эстетикой и не рационализацией. Любое государство, в том числе и российское, если оно желает и далее существовать в истории, должно быть озабочено тем, как преуспеть в истории, говоря сегодняшним штампом, как быть конкурентоспособным на мировой арене. И вместе с тем оно стремится так или иначе к реализации «общего блага» для всех, носителем которого оно и является. Так вот, что должно ставить государство на первое место – права, свободы, демократические процедуры или выживание государства в условиях нередко жесточайшей конкуренции на мировой арене, включая и объявленные и необъявленные против государства войны?
По замыслу, по идее, российское государство всегда было, есть и будет носителем идеи общего блага, и всегда будет потребность в сакрализации российского государства. Но это сегодня совершенно неактуальная проблематика, она становится все более и более маргинальной. Теперь для нас на первое место выходят совершенно другие вещи, о которых здесь говорил В. Межуев – права и свободы человека. Но если реализацию прав и свобод ставить во главу угла, то это путь, который нами не будет успешно пройден, тупиковый в этом смысле путь. Если говорить сегодня, то нужно говорить не просто о проблемах модернизации, в том числе и государства как основы политической системы. Нужно говорить о том, как сегодня выжить Российскому государству, почему сегодня актуальным вновь становится идея особого пути развития российского государства. Именно особого. И тогда в этом плане мы можем говорить, что и право, и демократия есть средства решения вполне определенных задач, связанных с развитием европейской, шире – западной цивилизации.
Мы сможем успешно существовать только как державное, централизованное государство. Отсюда и неизбежный патерналистский характер российского государства (формы патернализма бывают разные). В противном случае мы остаемся недостроенным национальным государством, тяготеющим к распаду, потому что федерация может спокойно существовать только в том случае, если субъекты федерации находятся на более-менее одинаковом уровне развития, как в ФРГ. Но у нас в государстве сегодня все обстоит по-другому. Нельзя на это закрывать глаза.
Для нас самая главная проблема – это не строительство демократических институтов на западный манер. Для нас самая главная проблема, которая стоит перед Российским Государством, это как избежать реальной и большой опасности выпадения из истории.
Сегодняшние рассуждения об эстетике и рационализации российского государства должны быть соотнесены с той великой целью, которую мы должны перед собой ставить. Иначе выпадение из истории неизбежно, и оно может привести к тому, что мы станем еще одной Грецией или Египтом, куда будут ездить туристы, чтобы посмотреть культурное достояние великого прошлого страны. Сегодня мы наблюдаем, что идущий вот уже двадцать лет процесс деградации и регресса российского общества замедлился, но еще не остановлен. Деградация по всем параметрам – социальным, культурным, экономическим, политическим – продолжается. И в этом отношении нужно еще раз поставить вопрос о том, чем же действительно сегодня должно заниматься государство.
Все меньше мы занимаемся проблемой развития российского государства в сегодняшней весьма динамичной истории, и все больше мы ставим в центр внимания трудности внедрения западных ценностей в российское общество. Самым лучшим решением этого вопроса будет, если Россия распадется на 30-40 маленьких, по-настоящему демократических государств. Вот тогда действительно в каждом из них можно построить настоящую демократию – маленькую, аккуратную, где все будет рационализировано, эстетически красиво и никакой сакральности. Неужели мы обречены на такой бесславный конец российского государства?
В.И. Лафитский:
У меня вопрос будет очень конкретный, причем их будет два. И они будут обращены к Вам, уважаемый Салам Керимович, председательствующему на нашем круглом столе, и к Вам, Вадим Михайлович.
Первый вопрос: ответьте мне, пожалуйста, как работать с вашим понятием государства в научных, в частности правовых исследованиях.
Второй вопрос. Когда заказчиком произведений искусства и его потребителем становится население в демократическом государстве, то не приведет ли это, как мы уже видим, к появлению массового искусства и массовой культуры.
A. А. Гусейнов:
В каждой Конституции говорится о том, что у государства есть какие-то цели – процветание, благо граждан. Правильно? И государство должно служить этим целям. Если понимать государство правовое так, как говорит В. Межуев, – значит, что оно должно обслуживать потребителей. Иначе говоря, общество – это совокупность частных граждан, каждый из которых преследует свои цели, а государство их обслуживает, чтобы не передрались. Да будь трижды проклято это правовое государство, если оно в этом состоит! Не может такого быть. Тогда лишены всякого смысла все исторические поиски каких-то совершенных форм организации общественной жизни. Поэтому я должен сказать: на самом деле и в нашем государстве, и в современном мире есть какие-то стороны, сквозь которые просвечивает модель государства Аристотеля. Например, почему у нас каждый гражданин имеет только один голос? Кто может мне ответить? Почему самый последний бомж имеет такой же голос, как Абрамович, Путин и так далее? Из какого понимания государства это исходит? Это исходит из аристотелевского понимания, из того, что это союз граждан, союз равных. Или другой пункт – почему наши правители все время хотят всех убедить, что они работают ради общего блага, как рабы на галерах? Из чего они исходят? Почему они всех нас хотят убедить, что они не ради себя и своих дружков, которых они тянут во власть, работают, а ради всех нас? Да потому, что они тоже исходят из этой общей, сидящей в голове у каждого правителя мысли о том, что деятельность государства концентрируется вокруг общего блага.
B. М. Межуев:
Понимаете, у нас так повелось в России – мы все время искусство называем культурой. Никакой художник культуру не создает, он создает произведение искусства. Тогда будет понятно, в чем должна заключаться деятельность государства. Простой пример. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» был написан к 1940 году. Это было произведение искусства. А в культуру роман вошел в 66-м году, когда он был издан и стал достоянием читателей. Фильм, который сняли и положили на полку, никому е показали, может быть произведением искусства, даже выдающимся. Культурой он становится тогда, когда доходит до зрителя. В правовом отношении это очень важная вещь. Значит, культуру создают художник и потребитель в своем взаимодействии. Где происходит встреча художника и потребителя? Это называется институтом или учреждением культуры. Если мы возьмем, скажем, театр как союз драматурга, художника, режиссера, актера, то это вид искусства. Театр, куда приходит публика, – это учреждение культуры. Это может быть кинотеатр, это может быть консерватория, музей и т.д. Вот за учреждения культуры отвечает государство. Государство не указывает художнику, какую музыку ему писать, какую пьесу или какой роман сочинять. Это глупости. Искусством управлять нельзя. Искусство неуправляемо, это продукт свободной деятельности. Управлять можно местом, где возникает встреча художника и зрителя. Вот это подлежит правовому регулированию. Значит, эти места должны быть всем доступны, они должны быть всем по карману, они должны быть обращены в равной степени ко всем.
Действительно, когда художник переориентируется с патернализма государственного на рынок, происходит то, что вы называете массовой культурой, то есть когда художник работает на рынок. Он не поднимает до себя читателя или зрителя, а опускается до их уровня, до массовой, потребительской культуры. Культура становится товаром. Что можно этому у нас противопоставить? Это действительно большая проблема, которая решается в теории, за счет освобождения человеческого времени от давления рабочего времени.
Свободное время – это время, где я сам себя делаю. Каждый человек – художник в одном смысле слова. Любой человек создает одно, уж точно одно произведение – самого себя. Это произведение может быть интересным, нужным, вызывающим какое-то уважение, внушающим какой-то авторитет, а может быть и так – желание скорее отвернуться и забыть. Чтобы я был интересен, нужен, вызывал к себе интерес, находил общение с другими, я должен с собой что-то делать. Если перед человеком такую задачу поставить, он будет искать в искусстве не то, что его на сегодняшний день развлекает, а завтра он забудет, но тот самый материал, из которого он может вылепить самого себя. Вот как я это понимаю. Если человек перед такой необходимостью не стоит, если ему все равно, кто он, – тогда он штампуется в обществе, как поточное производство какого-то предмета на заводе. Сегодня это, к сожалению, и происходит. Это есть главная проблема, над которой ломают головы философы: как выйти за рамки массового общества и массовой культуры. Возлагать здесь надежду на государство? Извините, не верю.
В.И. Лафитский:
Я вернусь к теме нашего заседания – государство как произведение искусства. Я выскажу такую четкую мысль, четкий тезис: государство не возникло бы, если не было бы искусства. Можно приводить множество примеров. Израиль был создан только благодаря Торе и другим священным книгам Танаха. Не было бы этих священных книг, – не было бы Израиля. Появление священных гимнов «Авесты» Заратустры привело к созданию древнеиранского государства. Если мы пойдем дальше на восток в Индию, мы увидим, что без «Рамаяны», без «Махабхараты» не было бы ни арийских княжеств, ни древнеиндийских царств. Можно упомянуть такие великие памятники, как поэма Гесиода, «Илиаду» и «Одиссею» Гомера. Без них не было бы эллинского мира. То есть искусство так или иначе, но рождало государство. И в дальнейшем искусство сопровождало развитие государства, оценивало государство, оно корректировало его развитие.
И последний тезис. Сейчас есть два пути: либо путь искусства, либо путь технократизма. Как раз я стою за то, чтобы государство развивалось по пути искусства, а не технократизма, который убивает душу государства.
И.С. Филиппов:
Мне кажется, что в конечном счете нет такого уж большого противоречия между рационализацией государства и его эстетизацией. В конце концов, математика может быть даже очень красивой. В этом смысле нашему государству, мне кажется, недостает как рационализации, так и определенной эстетизации. Посмотрите, какого качества нашего законодательство: один закон противоречит другому, один кодекс – другому. Не успеем издать какой-нибудь кодекс, как он немедленно обрастает десятками и сотнями поправок. Кто же думал, как же такое может быть? Почему его нельзя было сделать истинно красивым изначально, непротиворечивым? У нас действительно много делается для сакрализации государства. Разрабатываются ритуалы. Они могут быть и красивыми.
Но сказать, что управление страной у нас организовано как-то красиво, было бы невозможно. Так же, как нельзя сказать, что оно организовано рационально. Об этом неприятно говорить, но смотрите на наших депутатов – как они выглядят и как себя ведут.
Мне кажется, что в известных границах рационализация и эстетизация государства совместимы.
И.П. Голованова:
Во многом споры и дискуссии между философами и юристами возникают в силу того, что все-таки юристы исходят из понимания государства как средства. Классическое определение государства, которым оперирует современная доктрина, – это, в общем-то, концепция государства как средства. То, о чем сегодня говорил А.А. Гусейнов, – это все-таки государство как цель. Без понимания этого водораздела мы вряд ли сможем благотворно дискутировать на эту тему. И в частности, тема сегодняшнего заседания – государство как произведение искусства – это прежде всего разговор о государстве как о цели. Это моя первая реплика.
Второе мое замечание состоит в том, что достаточно одномерная романская концепция государства и метафизическая германская концепция государства принципиально различаются между собой. Только при ясном понимании того, что это абсолютно разные подходы, возможна плодотворная дискуссия.
С.Ю. Кашкин:
Мы в ходе дискуссии как раз и пытаемся увидеть государство как средство, ведущее к цели. Улавливаете? И через эту призму мы выделяем в государстве несколько важных элементов. Это искусство создания государства, искусство управления государством, далее – культура управления государством, которая подразделяется на политическую культуру, правовую культуру и нравственно-этическую культуру. Последняя тоже есть составная часть государства как произведения искусства. При этом никуда не денешься еще от одной стороны – красота государства как гармония исторически изменчива, как и всякая красота.
Д.Д. Осипов:
Я услышал в главных докладах три варианта определения того, что есть государство как произведение искусства.
В предыдущем выступлении говорилось о том, что в государстве должна быть гармония – это есть аристотелевская мера. Государство есть мера гармонии – между чем и чем? Между формой и содержанием. А дальше можем уже определять, насколько, в какой мере одно соответствует другому. Я согласен с тем, что говорил А.А. Гусейнов. У Аристотеля речь идет не просто об эстетической, в том числе об этической форме. Государство Аристотеля – это государство дружбы, которое, скажем так, красиво выстроено.
Второй вариант понимания государства как искусства, о чем говорил П.Д. Баренбойм, – это то, что государство, как и искусство, имеет некую культурную функцию. Я согласен с этим. Мне кажется, это очень важная тема, которая не разработана, прежде всего, – культурная политика. На основе чего мы можем говорить о культуре, как о юридическом явлении, имеющем правовые основания? Главная часть культурной политики – культурное право – вообще выпало из нашей государственной практики, его просто не существует.
В этом отношении Рерих очень интересен как яркий пример человека, который вообще не был юристом, но дошел до юридических оснований того, что мы называем культурой.
Третий вариант для меня более близок. Первоначала государства все-таки творило не просто государство, но власть. Мы можем говорить о власти, об эстетике власти. Властвующая персона, как бы ее ни называть – царь, император – пыталась творить государство. В древнем мире, конечно, к этому процессу подключалось 15-20 процентов греков (римлян), которые участвовали в процессах творчества государственных форм бытия. Но 80 процентов, конечно, были лишены этой возможности.
Суть демократии, когда мы начинаем говорить о современной ситуации, заключается в том, что правовое государство как раз и выступает средством подключения к процессу творчества как можно большего числа людей. Я считаю, что единственная форма достижения гармонии в современном государстве это, конечно, юридическая форма. Других способов творить государство нет.
Правовая система понимается как то, что творится не только юристами, но и всеми другими людьми. Право на создание законов должна иметь не только элита, не только юристы, но и то, что мы называем гражданским обществом. То есть все люди, находящиеся а разных ступенях социальной лестницы, должны иметь возможность участвовать или, по крайней мере, влиять на создание юридических норм.
Я считаю, что современное правовое государство имеет прочную философскую базу. Начиная с XVII-XXVIII веков, философы-просветители создавали демократическое правовое государство. Это уникальная ситуация, когда философы в свое время имели большую значимость, чем властители. Короли склоняли головы перед философами. До этого, конечно, мы вряд ли сегодня доживем, но важно найти форму участия философов в решении нынешних проблем государства.
Самое последнее: хотел бы сказать, что сегодняшняя дискуссия, мне кажется, является формой такой беседы, которая, собственно говоря, и демонстрирует бытие государства как некий творческий процесс. А где его еще творить в интеллектуальной форме? Здесь, на нашем круглом столе.
Л.О. Иванов:
Говорят, что наиболее близким аналогом конституции России является французская конституция. Но взгляните на наше государство и на Францию – это совершено разные вещи. Исходя из этого сравнения, я вижу прежде всего очень плодотворный подход, связанный с тем, чтобы дать феноменологическое описание нашего государства. Вот каково оно в реальности, каковы реальные отношения? Вроде бы формально у нас должно быть много похожего, а этого нет. Ведь участником построения государства является не только власть. Конечно, действия власти очень важны. Но и все мы, граждане, тоже вносим свой вклад. Поэтому и получается такой очень сложный синтез государства и гражданского общества. Далее. Отношения власти и, скажем, электората, наши межличностные отношения на уровне коллектива по сравнению с каким-либо европейским научным учреждением, а мне приходилось с ними сотрудничать, это, вы знаете, большая разница. И так во всем. Было бы очень важно описать то, что можно назвать нашим государственным бытом. В свое время француз де Кюстин описал николаевскую Россию, он оставил для последующих поколений очень интересный срез тогдашней нашей жизни. И вот, если мы сегодня смогли бы получить, условно говоря, такое описание, мы тогда, наверное, сказали бы: вот наше государство как произведение искусства. Это может быть сделано и в виде научного трактата.
Г.Г. Бернацкий:
Будем ли мы рационализировать государство или, напротив, его поэтизировать – все равно мы, по-моему, рисуем некоторый идеал государства, к которому стремимся или который хотим на земле создать. А идеал, видимо, имеет и рациональные, и эстетические черты. Можно сказать, что идеал – это рационально-эстетический конструкт, который мы создаем в теории и к которому мы хотим приблизиться в жизни. Аристотель сформулировал этическое понимание государства. В современном понимании идеал государства, видимо, выражен в современных конституционных универсалиях, таких как демократическое, правовое, социальное государство. Скажем, мы записали в Конституции идеи правового демократического государства. Но мы очень далеки от них.
Но представим себе, что этот идеал политико-правового современного конституционализма реализован и мы сформировали новый тип личности в нашем обществе. А что это за тип личности, соответствующий современному конституционализму? Это человек, видимо, самостоятельный, инициативный, рациональный. Причем сугубо рациональный, который хорошо понимает законы, четко им следует. Эмоциональность здесь особенно не приветствуется. Это человек – индивидуалист, который смотрит на жизнь так, чтобы хорошо обеспечить себя, свою жизнь, свою семью, в этом его задача. Этот человек должен подозрительно смотреть на свое государство и правительство и каждый раз, каждые четыре года переизбирать высшее руководство.
Рассмотрим еще один из тех идеалов, которые заложены в нашей Конституции. Статья 2-я Конституции России говорит так (любимая моя тема – это вторая статья Конституции). Статья звучит так: человек, его права и свободы являются высшей ценностью. В свое время, в 90-е годы, был знаменитый спор, правда, заочный, между нашим первым мэром Санкт-Петербурга – А.А. Собчаком и Иоанном – Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским.
Собчак, естественно, исходя из либеральной модели, упирал на то, что права и свободы человека превыше всего, они есть высшая ценность. А митрополит Иоанн отвечал ему следующее. Замечательно высокая мысль о верховенстве прав человека фактически питается эгоизмом и самомнением. Она ведет к золяции людей друг от друга, к классовой борьбе, к разъединению общества. В нашей православной культуре, говорил он, всегда на первое место выступали обязанности, а не права.
Поэтому, мне кажется, когда мы говорим об идеале государства и политико-правовом идеале, нужно иметь в виду, что этот идеал часто сталкивается с культурой народа. К примеру, американцы насаждают этот политико-правовой идеал демократического государства в Ираке, но ничего из этого не получается. Ирак не хочет жить по модели американцев. Я не думаю, что мы сейчас можем насадить такой идеал и в Китае. Китай живет и процветает, но они не хотят западную модель государства насаждать у себя в обществе. Если мы берем разнообразие культур в мире, то тот идеал, который сейчас сформулирован – политико-правовой, правовое демократическое государство, – это далеко не идеал для многих стран, и далеко не всегда он формирует тот тип личности, который мы с радостью примем.
А.В. Захаров:
В начале нашей дискуссии уже было отмечено, что «Государство как произведение искусства» – тема неожиданная и необычная. Спору нет. А вот насколько выбранная тема актуальна? Насколько важно в начале XXI века вновь вернуться к разговору, начатому ровно 150 лет назад швейцарским мыслителем, о «государстве как сознательно задуманном построении». Некоторые современные ученые полагают, что будущее невозможно предсказать, его нужно создавать. В условиях, когда миром правит многообразие, по их мнению именно вопросы, а не ответы определяют будущее.
Сегодня модернизация – ключевое слово в современном российском политическом лексиконе. При этом толкование термина имеет достаточно широкий диапазон. В узком смысле под модернизацией понимается придание экономике инновационного характера. В широком понимании этого слова речь идет о необходимости достаточно серьезных изменений во всех основных сферах общественной жизни: экономической, политической и социальной. Из уст политических экспертов нередко звучат весьма образные метафоры на заданную тему. Вот одна из них: «российская модернизация – это такой политический евроремонт, наполненный инновационным технологическим содержанием». Можно спорить о том, как назвать процесс обновления общества: политическим евроремонтом или построением правового государства и т.д. Для определенной части мыслящей элиты ясно одно: изменения в стране необходимы. Остается лишь ответить на вопрос о сути предстоящих изменений. Подходы здесь могут быть самыми различными. Например, когда речь зашла о создании в России своей Силиконовой долины, на вопрос о том, чего не хватает для реализации этого проекта, Председатель Правления Института современного развития (ИНСОР) Игорь Юргенс ответил: «Адекватного законодательства, инфраструктуры, культуры общества». И далее добавил: «Проект получится, если будет готовиться свободными людьми, в свободной стране в творческих условиях». А в подготовленном в феврале 2010 года ИНСОРом докладе «Россия XXI века: образ желаемого завтра» содержится утверждение, что без социально-политической модернизации невозможна и экономическая. Это означает, что наше общество должно готовиться к переменам, или по меньшей мере осознать их необходимость. Для этого необходимо создать определенные предпосылки. Одна из важнейших предпосылок – реализация задачи построения правового государства.
В связи с этим можно сказать, что разработка доктрины понятия правового государства на уровне XXI столетия – это не благое пожелание, а обязанность государства и общества. Эстетические же концепции государственности могут стать ключом к разработке понятия правового государства, то есть понимания, в каком государстве мы живем, а точнее – какое государство надо строить. Сама концепция государства как произведения искусства не была сформулирована Я. Буркхардтом в каком-то законченном виде. Она сводилась в основном к мысли, что государства того времени и их правители считали достижения в сфере культуры и искусства крайне важными для укрепления престижа государства и своего собственного. В итоге это привело к государственной защите и поощрению наук и искусства. Отсутствие четкости в формулировании концепции нетрудно объяснить – ее, с одной стороны, интуитивной творческой очевидностью, с другой – крайней трудностью увязывания с реальной государственной жизнью.
Начиная с первых лет XX века, Николай Рерих стал разрабатывать эстетическую концепцию государственности, основанную на примате вопроса развития и защиты культуры и искусства перед всеми остальными направлениями осударственной деятельности. По его мнению эти приоритеты должны быть обязательно учтены при распределении государственного финансирования. Н. Рерих полагал, что развитие культуры и искусства само по себе приведет к оздоровлению жизни государства и общества. Судите сами, насколько актуально звучит сегодня один из его заветов потомкам: «Сперва опознаем и сбережем культуру, а затем и сами банкноты страны станут привлекательными».
Размышляя об этом, следует также задаться вопросом о степени нашей восприимчивости к слову великого соотечественника. В качестве лишь одного примера того, с каким трудом пробиваются идеи Рериха к будущим поколениям, можно привести «диагноз», который поставил советской России Андрей Тарковский спустя много лет после появления рериховской эстетической концепции государстственности: «Если падение искусства очевидно, – это как раз налицо, а искусство – душа народа, то народ наш, наша страна тяжело больны душевно».
Главное положение философско-правовой концепции государства, разработанной Н. Рерихом, гласит: первой обязанностью государства является поддержание и развитие духовной общности проживающего в нем населения. При этом государство должно быть в первую очередь ориентировано в своей созидательной деятельности на расцвет будущих поколений и эволюционное построение новой будущей цивилизации с помощью развития и поощрения образования и культуры. Эстетическая модель государства дает науке конституционного права и философии права необходимые подходы для начала разработки доктрины правового государства, которая в свою очередь должна обеспечить конституционную основу Возрождения в России и создания в ней (говоря словами Н. Рериха) «Государства будущего». Сегодня в повестке дня стоит вопрос о возможности достижения идеи правового государства с высокой эстетической составляющей.
Хочется верить, что идея правового государства должна стать движущей силой достижения благосостояния и процветания граждан России. Не думаю, что такой подход выглядит утопичным. В конце концов, как сказано в одной умной книге: «Сильное воображение порождает событие». Идея правового государства записана в тексте Конституции – это закон, который власть обязана претворять в жизнь.
Создатели американской Конституции считали, что истинной целью человечества является стремление к счастью. В российской Конституции записано: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». Это означает, что главной целью при разработке стратегии России XXI века, включая ее правовую составляющую, должна стать личность, ее права, свободы и обязанности. Философы учат, что быть личностью – значит быть свободным.
В начале 70-х годов XX века Андрей Тарковский, размышляя об ответственности за судьбу будущих поколений, написал также строчки: «Какими будут наши дети? От нас многое зависит. Но от них самих тоже. Надо, чтобы в них жило стремление к свободе. Это зависит от нас». Как воспитать в наших детях стремление к свободе? Наверное, в том числе через стремление к познанию Прекрасного. Ф. Шиллер считал, что только путем красоты можно достичь свободы. Художник может и должен воспитывать красотой. И. Кант к тому же, полагал, что красота немыслима без истины. Поэтому формула его философской системы содержит истину, добро и красоту, взятые в их единстве, замкнутые на человека и его культурное творчество. Вспомним также утверждение И. Канта, что два человеческих изобретения можно считать самыми трудными: искусство управлять и искусство воспитывать.
Сегодня один из важнейших вопросов повестки дня страны можно сформулировать следующим образом: как в рамках объявленного модернизационного проекта наилучшим образом спроектировать будущее России. Практически речь идет об осуществлении своего рода управленческого реинжиниринга страны. Это означает в том числе и овладение правящей элитой искусством управления самим процессом преобразований и непрерывно происходящих изменений.
И еще раз о самом важном. Прежде чем приступить к осуществлению перемен в стране, необходимо, чтобы Государство и Общество впервые в отечественной истории твердо заявили, что главной целью проекта комплексной системной модернизации России должна наконец-то стать личность, защита ее прав и свобод. И что это не просто декларация и очередное сотрясание воздуха, а реальная цель. Тогда из такого целеполагания должна вытекать готовность к реализации соответствующих задач. В числе приоритетнейших хотелось бы назвать как минимум две: обеспечение в России в XXI веке верховенства права и верховенства культуры. А одним из базовых условий продвижения к намеченной цели должна стать реформа образования. Совершенно недопустимо для страны, которая рвется в завтрашний день, чтобы ее образовательная система готовила специалистов вчерашнего дня.
Главное средство производства в современном мире – интеллект. По мнению шведских экономистов, авторов нашумевшего бестселлера «Бизнес в стиле фанк», 300 лет назад богатство определялось наличием прав на землю. Затем главным фактором стал капитал. Теперь это образование. Причем, образование – это не заполнение голов голыми фактами. Образование – это эмоции и душа. А где эмоции и душа, там уже можно поговорить о воспитании и культуре. И именно новые поколения специалистов и ученых, получивших современное образование, смогут создать образ будущей России и практически реализовать проект «Государства как сознательно задуманного построения», то есть проект под названием «Новая Россия».
Скорость происходящих в мире изменений ошеломительна. К этому новому состоянию мира трудно привыкать и адаптироваться, но с этим всем приходится жить. По мнению некоторых аналитиков, эпохи перемен в ускоряющейся информационной и социальной реальности – это перманентное состояние развития человечества. Вот, например, о чем говорится в видеоролике одной известной интернет-компании: «В середине первого десятилетия XXI века в год производится больше уникальной информации, чем за предыдущие пять тысячелетий». И далее: «Студенты, которые получат образование сейчас, будут работать по профессиям, которые еще не созданы; использовать технологии, которых сегодня еще нет; решать задачи, о которых мы сегодня даже не знаем».
Из всего сказанного хочется сделать один простой вывод: необходимо, чтобы Государство поставило в качестве приоритетной задачи «реинвестирование» (перераспределение) значительной части получаемых государственных доходов в свое Будущее, то есть – в Культуру, Образование и Науку. При этом имеется ввиду, что, в конечном итоге, практическая реализация такой долгосрочной целевой установки (при условии проведения необходимых реформ) является одним из базовых условий реализации общей стратегической задачи развития России в современных условиях: модернизации экономики.
П.Д. Баренбойм:
В заключение реплика – это после яркого выступления нашего финансиста. Государство как искусство, как произведение искусства – это, наверное, то государство, которое хотя бы умеет нарисовать свои деньги. Дело в том, что у нас и пятисотрублевая банкнота, и тысячерублевая банкнота – все нарисованы с историческими ошибками. Например, на одной из них изображен памятник Ярославу Мудрому – не тот, что в Ярославле, а тот, что в Киеве, т.е. в иностранном государстве. И на сторублевой банкноте тоже ошибка.
Кстати, Мандельштам отлично сказал о ценностях культуры, используя образ флорентийской валюты 15 века – золотого флорина:
«То, что ценности гуманизма ныне стали редки, как бы изъяты из употребления и подспудны, вовсе не есть дурной знак. Гуманистические ценности только ушли, спрятались, как золотая валюта, но, как золотой запас, они обеспечивают все идейное обращение современной Европы и подспудно управляют им тем более властно. Переход на золотую валюту дело будущего, и в области культуры предстоит замена временных идей – бумажных выпусков – золотым чеканом европейского гуманистического наследства, и не под заступом археолога звякнут прекрасные флорины гуманизма, а увидят свой день и, как ходячая звонкая монета, пойдут по рукам, когда настанет срок.»
А.А. Гусейнов:
Мне кажется, возможно, даже против ожидания, у нас разговор получился. В заключение мне хотелось бы подчеркнуть только одну мысль, прозвучавшую здесь. Хорошо было показано, что эстетизация государства не противоречит его рационализации. Хочу еще добавить и сказать – эстетизация государства совсем не означает и не обязательно ведет к его сакрализации. В.М. Межуев в своем выступлении хорошо сформулировал одну вещь. Он сказал, что в свободном публичном пространстве каждый свободный человек создает свое произведение искусства – он создает себя, свою собственную жизнь. Это совершенно замечательная мысль. Но особенность публичного пространства в том, что это такое пространство, где все мы граждане, и в той мере, в какой мы граждане, тоже все вместе создаем одно произведение. Это произведение есть государство. Одним из выступавших было прекрасно сказано: конституции Франции и России очень схожи между собой, а какие это разные государства! Государство – это какая-то необычная конструкция. Правовое государство как символ рационализма – хорошо. Откуда берутся законы? Мы их создаем. Юристы и многие другие граждане создают эти законы. Это продукт нашего творчества. Мы же создаем сами свое государство! Центральная власть – откуда она? Она формируется в соответствии с теми конституционными началами, которые мы задаем. И напрасно думать, что государство – это некая иррациональная реальность, которая находится вне сознательного контроля людей. Это такая социальная вещь, которая создается людьми. Одни ее формы рушатся, другие создаются в ходе творимой людьми своей собственной истории.
* * *
Из книги
«Философия права
в начале XXI столетия
через призму конституционализма
и конституционной экономики»
Издание МПФО. M., 2010.