- ФОНД РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
- МЕЖДИСЦИПЛИ- НАРНЫЙ ЦЕНТР ФИЛОСОФИИ ПРАВА
- КОНКУРСЫ
- НАШИ АВТОРЫ
- ПУБЛИКАЦИИ МПФК и МЦФП
- БИБЛИОТЕКА
- ЖУРНАЛ «СОКРАТ»
- ВИДЕО
- АРХИВ НОВОСТЕЙ
Гаджиев Г.А.,
судья Конституционного Суда РФ, научный
руководитель юридического факультета
Санкт-Петербургского филиала ГУ-ВШЭ
при Правительстве РФ, профессор,
доктор юридических наук
Этические основы философско-правовой категории
«общее благо» в контексте
конституционной экономики
1. Конституционная экономика представляет собой межотраслевые знания о том, в какой мере конституционные нормы и принципы влияют на принятие политическими органами государства важнейших экономических решений, облекаемых в форму нормативных актов. Примером таких решений могут служить законы о бюджете, законы о налогах и сборах, о способах преодоления экономического кризиса и т.д. Обычно такого рода вопросы рассматриваются как разновидность так называемых «политических вопросов», и на этом основании предполагается, что парламент, правительство, президент обладают дискрецией при их решении. В немецком конституционном праве в 50-е годы прошлого века была выработана концепция (доктрина) нейтралитета положений Основного закона при решении экономических проблем, которая означает признание за парламентом широкого усмотрения в области правового регулирования конкретного экономического устройства и экономической политики.
Со временем, однако, пришло осознание того, что и нейтралитет конституции, и широкая дискреция носят относительный характер, поскольку конституция не содержит идеи полного невмешательства государства в экономику или полную свободу экономики от государства, поскольку публичная власть в силу внутренних императивов и постулатов конституционного права несет конституционно-правовую ответственность за достижение общего блага в экономической сфере. Расширить значение конституционных норм и принципов в целях принятия важнейших экономических решений предложил не юрист, а экономист – Нобелевский лауреат по экономике Д. Бьюкенен, который одним из первых высказал идею о «конституции экономической политики», то есть указал на необходимость исследовать конституционные правила и ограничения, которые должны учитываться политиками.
Возможно, эти идеи стали актуальными в связи с тем, что в руках государства оказываются огромные финансовые средства, и оно оказывает значительное влияние на экономические процессы, которые постоянно усложняются в силу глобализации экономики. Неизмеримо возрастает сложность подлежащих разрешению экономических задач. Конституционно-правовой гарантией исключения, а точнее, минимизации ошибок могло бы быть строгое следование принципу разделения государственной власти, усиление сдержек и противовесов, полезная конкуренция между ветвями государственной власти в поисках гармонии, общего блага.
Развитие конституционной экономики предполагает усиление внимания к так называемым общим вопросам государства, изучаемым философией права.
2. Философия права, по всей видимости, является междисциплинарной наукой, объединяющей начала двух дисциплин – юридической науки и философии. В принципе, возможны разные варианты философии права, в зависимости от того, проводится исследование философами или юристами. В.С. Нерсесянц высказывал идею о том, что философская мысль занимается сферой всеобщего, а правоведение при исследовании проблем философии права в большей степени интересуется сферой особенного, а именно особой частью общественного бытия – юридической деятельностью.
Поэтому, как писал В.С. Нерсесянц[1], появляются некоторые концептуальные отличия подходов к философии права у представителей философской и юридической наук. Путь от философии к философии права идет от общего через особенное к конкретному (искомой истине о праве), путь же от юриспруденции к философии права – это движение от особенного через всеобщее к конкретному. В таких отдельных юридических науках, как конституционное право, предпринимательское право, появляются предельно общие юридические категории, которые по степени своей обобщенности претендуют на то, чтобы быть включенными в предмет философии права.
Одной из таких категорий является «общее благо», как та цель, ради которой структурируется публичная власть в виде государства. Научное значение познания цели государства трудно переоценить: помимо практического значения, им завершается этически необходимое обоснование идеи государства. Необходимо получить ответ на внешне наивный вопрос – а для чего создаются (и с каждым годом все более и более разрастаются) государственные учреждения, которые не являются инструментами «слепых сил природы» (как писал Георг Еллинек[2])? Почему необходимы те жертвы, которые индивид и все общество всегда должны приносить на алтарь государства? Вот уже двести лет разные нации пытаются сформировать общие цели государства. В Конституции США говорится, что народ создает конституцию в определенных целях, и в том числе – «to promote general welfare» (содействовать всеобщему благу). Вероятно, тут можно обнаружить истоки современного юридического термина «general good» (общее благо). Это понятие является важнейшим для политической телеологии.
Уяснение высшей цели государства имеет значительное аксиологическое значение. Действительно, необходимость считаться с высшими целями государства является очень важным регулятором политической деятельности. Как отмечал Г. Еллинек, высшие цели государства ближайшим образом указывают не столько на то, что должно совершаться, сколько на то, что должно быть отвергнуто. Идея об общем благе как цели государства является достижением современной культуры, основанной, в том числе, на убеждении, что власть государства должна иметь границы. И эти границы задаются необходимостью признания человека, его прав и свобод, которые согласно Конституции России являются высшей ценностью. В этой аксиологической установке конституционное право вполне последовательно, поскольку данный постулат соответствует внутренней логике конституционного права. Действительно, как бы ни была разнообразна человеческая деятельность и какими бы ни были разнообразными формы, в которых проявляются цели отдельного человека, но все же самые многообразные цели объединяются в определенные высшие конечные цели. Все многообразие человеческих целей подчиняется высшей цели – сохранению индивидуального существования и благополучия. При юридизации этих целей появляются такие юридические категории, как конституционные права и свободы, частное право как противоположность публичному праву. Частное право выражает потребности и социальную ценность разумного эгоизма. Публичное право – это объективно необходимые границы частных интересов (целей). При этом появляется предельно общая юридическая категория «общее благо». Публичное право, публичные цели должны, как точно подметил Д.И. Дедов, соответствовать некой высшей цели, ради которой существует право, функционирует государство. И этой целью является общее благо[3].
По мнению Д.И. Дедова, общее благо можно определить как состояние общества, при котором решения, регулирующие общественные отношения и затрагивающие неограниченный круг членов общества, имеют целью принести и приносят пользу для любого и каждого человека (не для большинства членов общества, от чего отталкивается идеология теории общественного выбора), независимо от его индивидуальных предпочтений, интересов, его стиля жизни.
Для общего блага (общей пользы) имеет значение даже не общий интерес (в понимании публичных или общественных интересов), а одинаковые, универсальные интересы, присущие каждому человеку. Общее благо, по мнению Д.И. Дедова, в силу широты содержания представляет собой систему критериев, условий, соответствие которым способствует удовлетворению неограниченного круга лиц. С этой точки зрения общее благо означает полезность не для большинства, а для каждого человека.
Поскольку общее благо является главной целью общества, важная часть ценностей, являющихся условиями общего блага, касается условий существования самого человека. К таким ценностям относятся человеческая свобода, стремление к счастью, основные права и свободы человека[4]. Задача государства (и в том числе в экономической сфере) – обеспечить гармонию в общественной жизни. На языке конституционного права – гарантировать гражданский мир и согласие (Преамбула Конституции России).
Власть в государстве является не столько правом, сколько обязанностью. Как писал Б.А. Кистяковский, эту обязанность представители государственной власти должны нести, осуществляя функции власти как известное общественное служение. Власть в конечном результате не есть господство лиц, облеченных властью, а служение этих лиц на пользу общего блага[5].
Существо конституционной государственности заключается, по мнению Б.А. Кистяковского, в верховенстве или суверенитете права. В конституционном государстве власть перестает быть фактическим господством людей и становится господством правовых норм. И в связи с этим «общим перерождением государственной власти изменяется и характер верховенства или суверенитета ее. Когда суверенитет фактического господства заменяется суверенитетом права, тогда для государства утрачивается смысл настаивать на том, чтобы каждое из них само по себе обладало высшей властью»[6].
3. Можно обнаружить связь идеи общего блага с философско-правовыми взглядами Леона Измайловича Петражицкого. Профессор Петражицкий в изданной впервые на немецком языке в 1895 году работе «Die Lehre vom Einkommen», обсуждая различные соображения относительно распределения материальных благ в обществе, высказал идею о значении любви к ближним, к согражданам и к современникам.
При этом выдающийся русский теоретик права подразумевал под любовью деятельную силу, отличающуюся постоянно возрастающей интенсивностью. По его мнению, любовь может институционализироваться в виде воззрений, инстинктов и даже учреждений. Он считал, что при внимательном изучении всего «общественного здания» можно прийти к заключению, что весь его фундамент, устои – это не что иное, как кристаллизация институтов, образовавшихся под долгим воздействием любви и разума. При этом два этих начала – любовь и разум – переходят одно в другое. Любовь и разум постоянно борются с эгоизмом, который мешает как гармонии в межчеловеческих отношениях, так и в разумном построении социальной жизни.
Отталкиваясь от этих рассуждений, можно высказать предположение, что любовь и эгоизм – это постоянная борьба противоположностей, при этом оба эти начала обладают социальной полезностью, ибо конкуренция между ними порождает гармонию, баланс в форме публичного порядка. Сужение зоны конфликтности – вот в чем смысл общего блага.
В основе общего блага, как цели государства в экономической сфере, лежит соревнование этих двух начал, порождающее гармонию или баланс интересов.
Карл Шмитт обратил внимание на зарождение образа баланса, а затем философско-правовой идеи. Начиная с XVI века, во всех областях духовной жизни человечества начали применяться всевозможные виды балансов.
Первым, пожалуй, на это обратил внимание Вудро Вильсон в своих речах о свободе. Это торговый баланс в экономике, европейское равновесие во внешней политике, космическое равновесие притяжения и отталкивания, равновесие страстей у Мальбранша и Шефтсбера и, наконец, равновесие питания у Й.Й. Мозера. О центральном значении идеи баланса и общего блага для теории государства писали Харрингтон, Локк, Болингброк, Монтескье, Мабли. Морис Ориу в своих «Principes de droit public» привлекает для рассмотрения каждой проблемы государственной и административной жизни представления о балансе.
Профессор Петражицкий считал, что при постоянной конкуренции любви и эгоизма с течением времени спорная область постепенно сокращается за счет второй силы в пользу любви.
Второе наблюдение Петражицкого – каждый период борьбы любви и эгоизма оставляет после себя расширение и укрепление общественного здания все новыми продуктами кристаллизации любви. По Петражицкому, цель цивилизованной политики состоит в приближении к любви, то есть в облагораживании мотивации в общественной жизни.
Появляется своеобразный критерий цивилизованности публичной власти в экономической сфере – насколько публичная власть обеспечивает достижение общего блага.
Публичная власть должна разрешать конфликты частных интересов, а также частных и общих интересов. Как должна относиться публичная власть к тем субъектам экономической жизни, которые нарушают основной этический постулат, а он состоит в том, что надо заботиться о ближних, учитывать их интересы, как собственные? Отрицательно! Для этого появляется специальный юридический инструментарий в виде общих принципов права.
4. По мере усложнения общественной жизни возрастают солидаристские ожидания. Происходит публицизация чистого частного права. Право оказалось способным воспринять золотое правило этики (относись к другим так же, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе). В XIX веке в гражданских кодексах Европы появился принцип добросовестности, который должен способствовать формированию идеальных социальных связей в экономической сфере. При этом государство в лице судей становится своеобразным нравственным цензором экономического оборота. У этого явления есть свои плюсы и свои минусы. Однако можно, видимо, признать, что основополагающие юридические категории – государство, целью которого является достижение общего блага, общие принципы права, и в частности принцип соразмерности (сбалансированности), принцип добросовестности, – в какой-то мере являются результатом юридизации этических постулатов.
Обращение к этической риторике демонстрирует ограниченность возможностей собственно правовой системы регулирования.
Часто можно обнаружить, что поведение субъектов экономической жизни укладывается в формальные правовые нормы и при этом носит антисоциальный характер. Юристы знают разницу между налоговой оптимизацией и уклонением от уплаты налогов. Сейчас Россия находится на пути выработки основных принципов, определяющих социально оправданные пределы налоговой оптимизации, которые налогоплательщики не вправе нарушать[7].
Философско-правовая категория «общее благо» в практической юриспруденции обнаруживает себя и как цель, и как метод, поскольку позволяет задать известное направление решению суда.
Судьям приходится разрешать сложные дела, когда предприниматели на законных основаниях совершают действия, единственной целью которых является причинение вреда интересам другого лица или интересам государства. Общее благо можно рассматривать как совокупность правовых принципов, не имеющих конкретного юридического содержания. Их юридическое содержание достаточно абстрактно. Их цель – указать для каждого сложного юридического конфликта правильный ориентир в смысле социального идеала. Об этом писал Штаммлер, развивая идеи Л.И. Петражицкого. Он писал, что, так как понятие социального идеала предполагает идею взвешивания (вот он – образ «баланса». – Г.Г.) индивидуальных желаний (интересов) с общественной точки зрения, приспособление частных целей к конечным целям общества, то в каждом случае конфликта интересов отдельных лиц (или частных и публичных интересов. – Г. Г.) судья, если он ориентируется на критерий общего блага, должен ставить перед собой задачу: как разрешился бы этот конфликт, если бы осуществлялись идеальные в общественном смысле отношения, если бы каждый руководствовался не только своими желаниями и интересами, преследовал не только свои личные цели, но и заботился о ближних, относился к чужим целям, как к своим? – и в соответствии с решением этого вопроса судья и должен выносить суждение по спорному юридическому делу.
Сложный конфликт равновеликих юридических ценностей возникает и применительно к проблеме эвтаназии, соотношения свободы средств массовой информации, которые являются носителями публичного развлекательного интереса, и права личности (даже знаменитой) на защиту своей частной жизни, свободы агитации кандидатов во время избирательной кампании и защиты избирателей от ложной информации.
Возникает потребность в открытом обсуждении, почему одной из конституционных ценностей отдается предпочтение перед другой. Суд должен руководствоваться этическим императивом: все, что делается в интересах общества, должно делаться на глазах общества, открыто и честно. Таким образом, становление в рамках конституционного права конституционно-правовой аксиологии также находится под сильным воздействием этических начал.
Собственно, эти выводы не претендуют на новизну. Еще В.С. Соловьев в своем сочинении «Оправдание добра» привел неопровержимые доказательства того, что подлинное существо права обладает нравственным характером. Нам остается лишь добавить, что этот философско-правовой капитал является методологической основой нового научного направления – конституционной экономики.
Одним из нерешенных методологических вопросов является проблема соотношения конституционных ценностей с иными социальными ценностями. Проблема может быть сформулирована следующим образом: можно ли при принятии судами (в основном это прерогатива высших судов) решений, оценивающих конституционность законов, в том числе и относящихся к сфере экономической политики, не ограничиваться собственно юридическими, сугубо конституционно-правовыми аргументами? «Можно ли, – как пишет Ричард Познер, – наряду с юридической, привычной для нас риторикой, в качестве источника принятия решений использовать и риторику, скажем, экономической теории? Насколько открыта для взаимопроникновения юридическая и экономическая система ценностей?»
Ведь экономика представляет собой достаточно рациональную, и в этом смысле в какой-то степени даже замкнутую, систему взаимоотношений подчиняющихся, присущих этой системе объективных законов.
Однако эта, казалось бы, замкнутая система существует в социуме, а не в вакууме, и в определенной культурной среде, частью которой является правовая система. С другой стороны, и правовая система, и ее часть – система норм конституционного права – тоже не существуют в вакууме. Наряду с конституционными ценностями существуют иные социальные ценности – экономические, этические, религиозные. И вот тут возникает эта самая важная методологическая проблема: либо – либо. Либо необходимо рассматривать право как особую нормативную систему, которая самодостаточна, а потому может выполнять функцию нормативного регулирования общественных отношений, только опираясь на выработанную собственную систему юридических ценностей, – и тогда право не должно принимать во внимание другие регулятивные системы (то есть иные системы ценностей, существующие в обществе). И этот первый подход свойственен позитивистской теории, и, мне кажется, его очень последовательно обосновал в свое время Ганс Кельзен, а сегодня Игорь Дмитриевич Осипов напомнил, что точно такой же системы взглядов придерживался Борис Чичерин.
Второй возможный подход обосновывает американский теоретик Рональд Дворкин: он исходит из того, что судья может руководствоваться не только собственно юридическими, но и моральными, и религиозными ценностями. Правда, при этом возникает вопрос, насколько адекватно судья может выражать эти моральные ценности. Но должен признать, что пока у юристов нет убедительной методологии, применимой в случаях, когда речь заходит о включении в систему юридических ценностей иных социальных ценностей.
Проблема для нас – я говорю сейчас о практической стороне дела – усложняется из-за того, что появляются наряду с иными социальными ценностями юридические ценности, иные по своей природе, с точки зрения их генезиса. Я имею в виду наднациональные юридические ценности, те, которые воплощаются в судебных решениях международных судов, и в частности в решениях Европейского Суда. Как должен поступать суд, если возникает коллизия между ценностями, разделяемыми большинством граждан, и ценностями, содержащимися в решениях Европейского Суда? Сейчас Испания находится в этом состоянии. Принят закон о легализации абортов, естественно, большинство населения страны не поддерживает в силу, видимо, католической традиции этот закон. И как быть, когда большинство населения категорически против этой юридической новеллы?
Но, наверное, нельзя забывать, что важная функция конституции – это и защита меньшинства от большинства. Можно ли признать ценности, разделяемые меньшинством и основанные на признанных европейскими ценностями, только если большинство достаточно терпимо относится к этому? И как, какими величинами измерить эту терпимость?
Это, кстати, и проблема смертной казни, которая сейчас совершенно неожиданно возникла перед нами в России, потому что с 1 января у нас могут приводиться в исполнение смертные приговоры. Все препятствия, которые существовали в виде отсутствия суда присяжных в некоторых субъектах Российской Федерации, отпали, и нам придется решать эту проблему.
При поиске ответа на этот непростой вопрос можно выбирать, опять-таки, по принципу либо – либо. Либо надо отдавать дань уважения сильным, ярко выраженным традициям, исходя из сложившихся реальностей, либо надо учитывать, что конституция построена на философии естественного права, которая является общей системой ценностей и для России, и для большинства стран Европы. И, поскольку в правовой системе России и в национальной системе наших правовых ценностей больше общего с европейской системой ценностей, чем особенного, может быть, необходимо использовать конституцию для постепенного модернизирования системы национальных правовых ценностей.
И опять тут возникает вопрос, своего рода «веер» возможностей, связанный с мерой постепенности. А какой должна быть эта постепенность? Что означает постепенность? Постепенность может носить разный характер.
* * *
Из книги
«Философия права
в начале XXI столетия
через призму конституционализма
и конституционной экономики»
Издание МПФО. M., 2010.
[1] Нерсесянц В.С., Философия права. М., 2009. С. 17.
[2] Еллинек Г., Общее учение о государстве. СПб., 1908. С. 171.
[3] Дедов Д.И., Общее благо как система критериев правомерного регулирования экономики. М., 2003. С. 3.
[4] Там же. С. 13.
[5] Кистяковский Б.А., Философия и социология права. СПб., 1998. С. 282.
[6] Там же. С. 282.
[7] В Бюджетном Послании Президента РФ 2009 года поставлена задача разработать нормы, направленные против уклонения от уплаты налогов.