- ФОНД РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
- МЕЖДИСЦИПЛИ- НАРНЫЙ ЦЕНТР ФИЛОСОФИИ ПРАВА
- КОНКУРСЫ
- New!НАШИ АВТОРЫ
- ПУБЛИКАЦИИ МПФК и МЦФП
- БИБЛИОТЕКА
- ЖУРНАЛ «СОКРАТ»
- ВИДЕО
- АРХИВ НОВОСТЕЙ
Бельчич Д.Ю.
Челябинская государственная академия культуры и искусств,
кафедра философских наук,
аспирант 2-го года обучения
Государство как произведение политического искусства
Искусство управлять или политическое искусство – это мастерство, целью которого является продлить жизнь государства. В эпоху античности искусство трактовалась как возвышенная деятельность, в которой человек стремится реализовать свое я. Политическое искусство необходимо предполагает наличие очень изощренных «тонких» инструментов для плодотворного существования государства как целого, органичного соеденинения людей. Отсутствие или изживание этого «царского искусства» как способа трансляции особых навыков управления грозит снижением витального потенциала государства и, в конце концов, смертью социального универсума. В нашей статье мы будем рассматривать государство как союз, объединение людей. Прежде всего, нас интересует проблема становления государства как живой материи истории, как незавершенного продукта культуры.
В мировой истории сложились несколько подходов к трактовке понятия «государство». Условно выделим доклассический, классический, неклассический и постнеклассический подходы. В рамках доклассического подхода зародилось понимание государства как некоторой социальной организации, которой присущ ряд атрибутивных свойств. Фукидид выразил этот подход словами: «государство – это, прежде всего, люди, а не стены и не корабли» [9].
Как известно, под влиянием казни своего учителя Сократа, Платон разработал идеалистическую философскую систему. В диалоге «Государство» Платон, описывая свою модель идеального государства, проводит сословное разделение общества в соответствии с тройственной структурой универсума (мир = высший мир идей + мир чувственных вещей + телесный мир) [15]. Благодаря сословному разделению всех жителей на правителей, воинов и ремесленников, каждый человек неотделим от общества. При этом в идеальном государстве отсутствует причина имущественных раздоров и господства корыстных целей – частная/личная собственность: «А где большинство говорит таким же образом и об одном и том же: «Это – мое! или «Это не мое!», там, значит, наилучший государственный строй» [15, c. 260]. «Идеальное государство – это государство, в котором все счастливы, а не какой-либо отдельный слой». Управление государством – согласно Платону – одно из сложнейших и труднопостижимых умений, «царское искусство». Таким образом, Платон, в соответствии со своими представлениями о благе, счастье и справедливости, рисует перед нами некое завершенное произведение искусства, феномен античной культуры. Мы можем им восхищаться, любоваться, негодовать, критиковать, но мы не можем не согласиться, что это образ не воплотившийся в сущем. При этом диалог «Государство» Платона – далеко не единственный в истории мировой философии и литературы пример создания идеального образа социальной организации.
Другой представитель античной мысли – Аристотель – автор принципиально новых подходов к анализу политических явлений, настаивал на отказе говорить об идеале, когда мы говорим об общественном устройстве [1]. Необходимо опираться только на фактический материал. Следовательно, идеал Платона сконструирован в сфере должного, идеал Аристотеля – в сфере сущего.
Таким образом, в античности возникло представление о государстве как явлении уже ставшем (идеал, образец, модель) и явлении становящемся (государство в действительности). Опираясь на эти представления, мы утверждаем, что государство – это явление культуры, созревающий плод, находящийся в процессе непрерывного формирования.
В XVI веке, начиная с работ Н. Макиавелли [10], возник иной (классический) подход, согласно которому, государство – это центральный политический институт, интегрирующий общество и обладающий признаками верховенства.
Рене Декарт (Картезий) – основатель новой философии (XVII в.), ставшей неким маркером, разграничивающим Средневековье и Новое время, – в трактате «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках» утверждал, что в мире имеет место некоторое простейшее и непосредственно очевидное бытие «я есть» [7]. «Я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонен к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина «я мыслю, следовательно, я существую» – столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасения принять ее за первый принцип искомой мною философии» [7, с. 267-268]. Чуть позже трактат Р. Декарта, где он формулирует основные постулаты своей философии, назовут «великой хартией новой философии».
Нам важно понять, что вышеприведенные утверждения Р. Декарта носят онтологический характер. Основа бытия: «я есть» и «я мыслю». Это исходные пункты абсолютной достоверности и очевидности. Подвергая все остальное сомнению, Р. Декарт обнаружил определенную зависимость всего происходящего в мире от действий человека. М.К. Мамардашвили, анализируя картезианский принцип, подчеркивал, что «в этом смысле человек – существо, способное сказать «я мыслю, я существую, я могу» и есть возможность и условие мира, который он может понимать, в котором может по-человечески действовать, за что-то отвечать и что-то знать. И мир, следовательно, создан (в смысле своего закона становления), и дело теперь за тобой» [13]. Иными словами, некоторая возможность реализуется не за меня работающим механизмом (Богом, случаем, судьбой, провидением, счастьем, несчастьем), но только мной при условии моего собственного труда и усилия к самоосвобождению. Поэтому мы утверждаем, что государство не реализуется каким-либо сторонним механизмом, но единственно нами (гражданами России) и только при условии нашего труда и усилий к самоосвобождению. Таким образом, государство – это произведение искусства властвовать/политического искусства. Преобразование культуры – доминанта социальных, экономических, политических изменений. Следовательно, культура – сила, преобразующая государство.
В начале ХХ века неклассический подход к государству стал популярен в западной философии культуры. Немецкий философ Освальд Шпенглер в работе «Закат Европы» представил свою концепцию истории человечества [19]. Согласно концепции О. Шпенглера, в истории есть множество культур «с первобытной силой вырастающих из недр породившей их страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего существования, и каждая из них налагает на свой материал – человечество – свою собственную форму и у каждой своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть» [19, с. 60]. Локальные культуры, по О. Шпенглеру, это органическая ткань, живые существа высшего порядка, которые вырастают со своей возвышенной бесцельностью подобно цветам в поле. У истории нет никакого смысла и никакой цели, не существует никакого спиралевидного или линейного исторического развития, есть феномен множества мощных культур и «картина вечного образования и изменения, чудесного становления и умирания органических форм». Государство – одна из таких органических форм, нить культуры. Закономерным логическим следствием, исходом культуры является цивилизация. «Цивилизация есть неизбежная судьба культуры» [19, c. 74]. Цивилизацию образуют искусственные состояния, следующие за становлением, как смерть следует за жизнью. Таким образом, культура сродни жизни (становление), цивилизация сродни смерти (ставшее). Цивилизация – это конец культуры, ее застывшее завершение, слепок. Поэтому мы должны тщательнее осмыслить феномен государства, ибо ему грозит риск кануть в небытие вследствие асоциальных «неискусных» способов воспроизводства.
При этом О. Шпенглер утверждал, что сугубо рационально постичь процесс истории возникновения и умирания культур нельзя, ибо история есть великое смешение «произвольных случайностей»: «природу нужно трактовать научно, история требует поэтического творчества» [19, c. 171]. Не случайно на О. Шпенглера особое влияние произвел философский взгляд И. Гете на историю, в котором особое значение отведено интуиции. У каждой культуры есть судьба (понятие, не поддающееся описанию внутренней достоверности в противоположность причинности, всему рассудочному, законосообразному), идея (внутренние возможности), дух, через которые она становится действительностью. «Всякая культура проживает возрасты отдельного человека. У каждой имеется свое детство, юность, возмужалость и старость» [19, c. 185].
Зададимся вопросом, когда культура стареет, и какие признаки говорят о ее старении? О. Шпенглер отвечает на это достаточно образно: «культура зарождается в тот момент, когда из первобытного душевного состояния вечно-детского человечества пробуждается и выделяется великая душа, некий образ из безобразного, ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего… Культура умирает после того, как эта душа осуществит полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств (курсив автора – Д. Б.) и наук и, таким образом, вновь возвратится в первичную душевную стихию» [19, c. 184]. Таким образом, когда все изобилие внутренних возможностей реализовано во внешнем, тогда культура застывает, силы ее надламываются, она становится цивилизацией и подобно огромному засохшему дереву в первобытном лесу, еще многие столетия может топорщить свои гнилые сучья» [19, c. 185].
Перед нами стоит задача рассмотрения современного государства – становящегося явления культуры, подверженного множеству рисков, которые грозят переходом этой формы культуры в застывшее состояние цивилизации (в трактовке О. Шпенглера), т. е. в завершенное произведение искусства. Другими словами, нам необходимо понять, что мы можем делать для того, чтобы продлевать «незавершенность», если угодно, недооформленность современного государства и пополнять его витальный потенциал. Вполне оправдано зафиксировать требование к пониманию государства как произведения политического искусства. Применение политического искусства в воссоздании феномена современного государства предполагает процесс расширения круга гражданских прав, благодаря взращиванию чувства ответственности и склонности к самоорганизации и самодеятельности. В сущности, речь идет о необходимости непрерывного повышения гражданских потенций культуры, а так же реализации коллективного суверенитета по отношению к государству (центральному политическому институту). Только в этом случае жизнь государства как социального Универсума представляется произведением искусства, неким органическим процессом, которому грозят «болезни», «старость» и «смерть».
Взяв за основу картезианский принцип, можно утверждать, что мы как создатели органической ткани государства, и единственная сила, которая делает эту ткань живой, обязаны предпринять все возможные усилия против ее омертвения. Тем более это представляется нам актуальным в связи с наступлением некоторых «пороговых» кризисных состояний в ментальной, нравственной, экологической, политической, экономической, правовой сферах.
Если сравнивать современное государство с видами искусства, то первое, что приходит на ум – динамичный аудиовизуальный образ. Действительно, государство представляет собой нечто подвижное и незавершенное, противоположное художественному полотну, фотографии или скульптуре. Более всего, государство как произведение искусства, походит на кинофильм с неизвестным финалом. При этом в конкретный момент мы можем сказать «продолжение следует» постольку, поскольку мы сами это «продолжение» сотворим.
Итак, мы приходим к выводу, что современное государство непрерывно со-творится гражданами подобно созданию некоего аудиовизуального образа. Аналогия с аудиовизуальным образом оправдана спецификой существования власти в современном обществе в контексте изощренного влияния образов медиа на все стороны коллективного космоса. Неслучайно и произведения искусства наполняется особым отношением к государству (постнеклассический подход), являя собой символические конструкты, в которых отражаются «зомби-ситуации» (в трактовке М.К. Мамардашвили). В фокусе литературных произведений, кинофильмов находится жизнь государства и жизнь человека в сообществе.
Французский философ Жан Бодрийяр утверждал, что вся современная культура – это культура знаков-симулякров [5]. «Симулякр» – центральное понятие в философии Ж. Бодрийяра, которое образовано от лат. simulacrum – подобие, видимость. Все стало символично: наша деятельность и вещи вокруг нас. При этом симулякры не могут быть «истинными» или «ложными». К симулякрам просто неприменима такая оппозиция т. к. они не репрезентуют (не указывают на скрытую за ними реальность), но симулируют. «Симулякр – это фантом сознания, кажимость, то, что воспроизводит образ объекта вне его субстанциональных свойств» [3, с. 41]. Медиа – по Ж. Бодрийяру – эта «фабрика реальности». «Сфера электронных медиа создает тотальное симуляционное пространство, где все труднее различить собственно власть и образы власти» [18, c. 40]. Симулякр – это копия без оригинала, претендующая на «оригинальную реальность». В этих претензиях скрыта как сила симулякров, так и их «дьявольская сущность». В эпоху симулякров все разговоры об истинном и оригинальном вообще теряют смысл. Ж. Бодрийяр утверждал, что в течение второй половины XX века в диалектической связке реальности и образа верх взял образ. Образ навязывает реальности свою имманентную эфемерную логику, логику по ту сторону добра и зла, истины и лжи. Политика и власть действуют в различных фабрикуемых символических полях [4].
В отличие от Ж. Бодрийяра, отводившего симулякрам решающее воздействие на сознание, М. Маклюэн считал, что на сознание влияет само средство и сформулировал ключевую особенность современной медиа-зависимости формулой «medium is message» («средство есть сообщение») [11]. «Средство коммуникации в информационную эпоху само есть содержание. Сообщением любого средства коммуникации, любой технологии становится изменение масштаба, ритма, модели, привнесенное этим средством в человеческую деятельность» [12, с. 71]. Таким образом, для современной власти трансляция, технология, механизм, вероятно, единственное воплощение, в котором можно уловить ее смысл.
Мы полагаем, что в современных государствах существуют зоны-симулякры. Именно эти зоны грозят государству смертью, т. е. превращением в законченное произведение искусства. Под такими «мертвыми зонами» мы подразумеваем странные состояния культуры, которые М.К. Мамардашвили охарактеризовал как «зомби-ситуации, вполне человекоподобные, но в действительности для человека потусторонние… продуктом их, в отличие от Homo sapiens, т. е. от знающего добро и зло, является «человек странный», «человек неописуемый» [13]. «Мертвые зоны» грозят омертвить культуру и государство, ибо грозят разрушить сознание. Отечественный философ М.К. Мамардашвили очень точно характеризовал состояние человека в «мертвой зоне» культуры: «невозможно принимать всерьез ситуацию, когда человек ищет истину так, как ищут уборную, и наоборот, ищет на деле всего-навсего уборную, а ему кажется, что это истина или даже справедливость (таков, например, господин К. в «Процессе» Франца Кафки). Смешно, нелепо, ходульно, абсурдно, какая-то сонная тягомотина, нечто потустороннее» [13].
Само искусство призывает нас постичь смысл и необходимость политического искусства. Вспомним фильм Ф. Ф. Кополлы «Апокалипсис сегодня», в котором прекрасно проиллюстрирована «мертвая зона» современной культуры и современного государства. Война представлена в фильме как социальное пространство, сводящее человека с ума. Самый главный «злодей» в фильме – полковник Куртц, попытался сопротивляться абсурдности бытия. Он – умный и талантливый человек, сделавший удачную карьеру военного, но осмелившийся постичь смысл войны, в которой он участвует. И вот Куртц становится занозой в мягком теле своего государства, потому что перестал подчиняться по существу лицемерным приказам и законам, мотивированным корыстными интересами. Куртц – избыточное явление, абсцесс, порожденный раздувающейся властью. Он стал сам себе господином и сам себе властью. И в то же время он довел действия США во Вьетнаме (действия бесконечно расширяющейся власти) до логического конца. Он пытается найти выход из «зомби-ситуации» и находит его в обособлении себя от лживого и бессмысленного мира, который зиждется, подобно Содому и Гоморре, на ненасытном стремлении к наслаждению и упоении властью. Полковник Куртц создает собственный мир, сопротивляется миру, который его создал и за это приговорен к смерти. К такому анализу «мертвых зон» культуры подходят слова С. Жижека: «общественному животному трудно, крайне болезненно признавать то, что его жизнь – это не просто бестолковый процесс воспроизводства и получения удовольствий, но что она является служением Истине» [8, с. 80]. Таким образом, именно «зомби-ситуации» задают завершенность государству как произведению искусства властвовать. Убийство полковника Куртца в «Апокалипсисе» – завершает образ, но «мертвая зона» ничем не ограниченной Власти никуда не исчезает, потому что войны продолжаются и у этих войн свои Куртцы.
Итальянский философ Умберто Эко в эссе «Осмысляя войну» подчеркивал, что в связи с особенностями современной войны (отсутствие фронта и двух противников, диффузность и точечность власти (в трактовке М. Фуко [17]), особая роль масс-медиа), в коллективном космосе должно происходить инстинктивное табуирование войны [20]. Известно, что табу не провозглашается каким-либо моральным и интеллектуальным декретом. Табу самообозначается, но мы можем подгонять темпы его вызревания. Для этого необходимо признать, что сегодня «интеллектуальный долг – утверждать невозможность войны» [20, c. 46]. Вообще борьба с «мертвой зоной» культуры обозначается интеллектуальным и моральным долгом.
В повести «Ювенильное море (Море Юности)» А.П. Платонов противопоставляет активному энергичному человеку-творцу культуры Николаю Вермо, бездеятельного бюрократа Адриана Умрищева [16]. Николай Вермо «мгновенно превращал внешние факты в свое внутреннее чувство» и «не умел жить без чувства и без мысли, ежеминутно волнуясь различными перспективами или томясь неопределенной страстью» [16, с. 33]. Он неустанно «боролся со своим отчаянием, что жизнь скучна и люди не могут побороть своего ничтожного безумия, чтобы создать будущее время» [16, с. 19]. Николай Вермо – символ живой культуры. Его оппонент – Адриан Умрищев – символ «мертвой зоны» в культуре, ибо он, соединяя все противоречия превращал их силой своей мысли в ничто.
Творчество А.П. Платонова блестяще иллюстрирует «мертвую зону» языка как феномена текста. А.П. Платонов обнаружил некие новые измерения слова. Трудно не согласиться с И.А. Бродским, который подчеркивал в послесловии к «Котловану», что язык А.П. Платонова в себе самом обнаруживает тупиковую философию: «язык, не поспевая за мыслью, задыхается в сослагательном наклонении и начинает тяготеть к вневременным категориям, конструкциям; вследствие чего даже у простых существительных почва уходит из-под ног, и вокруг них возникает ореол условности» [6]. Безусловно, происхождение «зомби-ситуаций» в языке А.П. Платонова, связано с историческим контекстом и тем состоянием культуры и государства, в которых рождались его тексты.
«Зомби-ситуации» мы обнаруживаем в государстве в нравственной, политической, экономической, правовой и экологической культурах. При этом в «мертвых зонах» выявляется необыкновенный синкретизм проблем: ментальное переплетается с властным и с экономическим в некий тугой узел. Например, Грегори Бейтсон в книге «Экология разума» иллюстрирует синкретизм экологических и ментальных проблем термином «экоментальная система» [2]. Согласно логике Г. Бейтсона, мы забываем, что экоментальная система, называемая озеро Байкал, – это часть более широкой экоментальной системы, и если озеро Байкал свести с ума, то его сумасшествие инкорпорируется в большую систему нашего мышления и опыта. Таким образом, Г. Бейтсон связывает ухудшающееся состояние окружающей среды с ухудшающимся ментальным состоянием человека. При этом второе обуславливает первое, но не наоборот.
Еще одна особенность «мертвой зоны» состоит в том, что оказавшись в ней, мы поразительно быстро свыкаемся со сложившимся состоянием. Ситуация, которая, казалось бы, считалась невозможной, превращается в нашем сознании в «нормальное состояние», воспринимается как составная часть нормального хода вещей и, более того, обосновывается как возможное. Таким образом, мы свыкаемся с катастрофой. Но мы упускаем из виду то, что «мертвая зона» культуры – это явление, которое лишает человека возможности создать смысл, а значит, в значительной степени умаляет реализацию ресурсов человеческого духа. Под смыслом мы имеем в виду нечто значимое и ценное, т. е. то, для чего совершается поступок, производится вещь, создается продукт культуры. Поэтому, здесь мы говорим о тех смыслах, которые человек создает. По всей видимости, в современном мире отсутствие процесса создания смысла замещается созданием симулякров. И хотя симулякр вовсе не тождественен бессмыслице, мы наблюдаем локализацию производства смыслов. Следует подчеркнуть, что, поскольку разрастаются «мертвые зоны», постольку современное государство превращается в автоматизированную фабрику производящую симулякры, особую дискурс-субстанцию.
Можно сравнить расширение «мертвых зоны» культуры и государства с пенетрацией. Термин «пенетрация» (от лат. penetratio – проникать) в русском языке имеет несколько значений: 1) распространение патологического процесса за пределы органа или части тела (медицина), 2) мера проникновения конусного тела в вязкую среду, параметр, характеризующий свойства нефтепродуктов (геология) [14]. Речь идет о проблеме пенетрации сознания, проявляющуюся в том, что коллективное сознание «вязнет» в нерешенных задачах «мертвых зон» подобно конусному телу, вязнущему в нефтепродуктах. Эта патологическая ментальная «вязкость» не может не отражаться на жизни современного государства. Мрачная энергия наполняет наши чувства и мысли, и мы наполняем мраком мир, увы! Мы стараемся смеяться и делаемся оттого смешными.
Таким образом, борьба с «мертвыми зонами» государства – есть борьба за головы, т. е. преодоление пенетрации сознания. Эта борьба страстная, поскольку страсть правит над миром. Действовать в такой борьбе необходимо невероятным терпением и изощренным благоразумием. Это не жизнь ради борьбы, но борьба за жизнь, для которой нужна благодатная почва. Мы считаем, что такой почвой является гражданская культура, ибо культура – сила, преобразующая государство. Государство не реализуется каким-либо сторонним механизмом, но единственно нами (гражданами России) и только при условии нашего труда и усилий к самоосвобождению (эти навыки мы называем политическим искусством). Гражданская культура и, основанная на ней борьба с «мертвыми зонами», обеспечит жизнь государству как становящемуся произведению искусства властвовать. Поскольку происходит пенетрация «мертвых зон», постольку современное государство превращается в автоматизированную фабрику производящую симулякры. Важно то, что разрастающаяся власть конституирует «мертвую зону».
Резюмируя рассуждения о движении концепта «государство» от античности до сегодняшнего дня и необходимости применения политического искусства к управлению социальным организмом, следует отметить, что важнейшим условием жизнеспособности современной России является реализация коллективного суверенитета по отношению к государству (центральному политическому институту). Именно применяя, ненасильственное тонкое политическое искусство мы способны справится с угрожающе разрастающейся властью, с социальными полями коллективной безответственности и иными «мертвыми зонами». В связи с этим, нам представляется закономерным продолжением данного исследования – изучение становления гражданской культуры современной России. На наш взгляд, здесь важнейшее значение имеют: анализ способности социального субъекта к самоизменению и исследование фрагментации (полярности некоторых конфликтующих субкультур) культуры современной России.
Список литературы:
- Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 4. [текст] / Аристотель. – М.: Мысль, 1983. – С. 376-644.
- Бейтсон, Г. Экология разума: Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии [текст] / Г. Бейтсон. – М.: Смысл, 2000. – 476 с.
- Бодрийяр, Ж. Забыть Фуко [текст] / Ж. Бодрийяр. – СПб.: Владимир Даль, 2000. – 91 с.
- Бодрийяр, Ж. Злой демон образов // Искусство кино, 1992. – No10.– С. 64-70.
- Бодрийяр, Ж. Система вещей. – М.: Рудомино, 2001. – 218 с.
- Бродский, И.А. Послесловие к «Котловану» А. Платонова [электронный ресурс] / Режим доступа: http://lib.ru/BRODSKIJ/br_platonov.txt
- Декарт, Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Сочинения в 2 т. Т. 1. [текст] / Р. Декарт. – М.: Мысль, 1989. – С. 250-295.
- Жижек, С. Добро пожаловать в пустыню Реального [текст] / С. Жижек. – М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. – 160 с.
- История Древней Греции. Географическая и экономическая структура [электронный ресурс] / Режим доступа: www.ellada.spb.ru
- Макиавелли Н. Государь: Сочинения. – М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. – 656 с.
- Маклюэн, М. Понимание Медиа: внешнее расширеннее человека [текст] / М. Маклюэн. – М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2003. – 464 с.
- Маклюэн, М. Осмысляя средства коммуникации: новые измерения человека [текст] // Искусство кино. – 1994. – No2. – С. 67–71.
- Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация. Доклад на III всесоюзной школе по проблеме сознания, Батуми, 1984 [электронный ресурс] / Режим доступа: http://psylib.org.ua/books/_mamar02.htm
- Словари и энциклопедии на Академике. Пенетрация [электронный ресурс] / Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_synonims/114083/
- Платон. Сочинения. В 3-х томах. Т. 3 [текст] / Платон. – М.: Мысль, 1971. – 681 с.
- Платонов А.П. Ювенильное море: Повести, роман [текст] / А.П. Платонов. – М.: Современник, 1998. – 560 с.
- Фуко, М. Археология знания [Текст] / М. Фуко. – К.: Ника–Центр, 1996. – 208 с.
- Шабурова, О. В. К проблеме классического / постклассического в развитии политической философии [текст] / О. В. Шабурова // Социемы. – 1997. - No 6. – С. 36-43.
- Шпенглер, О. Закат Европы [текст] / О. Шпенглер. – Ростов н/Д: Феникс, 1998. – 640 с.
- Эко, У. Осмысляя войну // Пять эссе на темы этики [текст] / У. Эко. – СПб.: Симпозиум, 2005. – С. 25-49.